Россия на Дунае. Империя, элиты и политика реформ в Молдавии и Валахии, 1812—1834

Неудача Прутского похода Петра Великого обнаружила, среди прочего, недостаток прочной поддержки этого предприятия со стороны молдавских и валашских элит[78]. Последние не столько рознились в своем отношении к России, сколько были раздираемы внутренними конфликтами[79]. Наиболее очевидное проявление этих конфликтов заключалось во вражде Кантемира с валашским господарем Константином Брынковяну: каждый из них стремился объединить оба княжества под своей властью и властью своих потомков. Кантемир был назначен Портой молдавским господарем в 1710 году в противовес Брынковяну, чьи тайные связи с Петром Великим вывали подозрения Османов. И Порта, и молдавские бояре не сомневались в преданности Кантемира султану. Князь провел молодые годы в качестве почетного заложника в Константинополе во время правления своего отца Константина Кантемира, господаря Молдавии в 1685–1693 годах, и посвятил это время изучению османского языка и культуры. Однако именно знание Кантемиром внутреннего состояния Османской империи убедило его в неизбежности поражения Османов в войне с Россией, что и послужило мотивом для заключения с Петром Великим соглашения в Луцке[80]. Когда же Брынковяну узнал о союзе Кантемира с царем, он не только не помешал османской армии переправиться через Дунай, но оказал поддержку Великому визирю, противопоставляя свою очевидную лояльность Порте «предательству» Кантемира. Эти действия не оправдывают образ «изменника Брынковяну», который стал характеризовать российское восприятие Прутского похода. Отличия в поведении молдавского и валашского господарей объясняются прежде всего относительной удаленностью или близостью русской и османской армий.

Не менее важные трения, характеризовавшие отношения господарей с боярами, также сыграли свою роль в исходе кампании. Молдавские бояре были в целом благорасположены к идее союза с Россией, однако настороженно относились к возможности установления наследственного правления Кантемиров, которое этот союз мог за собой повлечь[81]. Вот почему большинство бояр предпочло скорее занять выжидательную позицию, чем открыто выступить против Османов. Сходная ситуация существовала и в Валахии, где многолетнее правление Брынковяну неизбежно способствовало формированию сильной боярской оппозиции. Лидером этой оппозиции был Фома Кантакузино, родственники которого занимали валашский престол до Брынковяну (после того как Брынковяну окончательно потерял доверие Порты и был казнен в Константинополе в 1714 году, представитель семейства Кантакузино на короткий момент вернется на валашский трон)[82]. В переписке с Петром Великим Фома Кантакузино назвал Брынковяну предателем, и валашскому господарю ничего не оставалось, кроме как действительно стать таковым в ситуации, когда два его главных соперника открыто встали на сторону царя, а армия Великого визиря приближалась к Дунаю[83].

Успех Османов на Пруте не остановил процесса сокращения османских владений в Европе. Более раннее поражение Великого визиря Кара-Мустафы под стенами Вены не только привело к потере Османами Венгрии и Трансильвании, но и открыло перспективу утраты контроля над Дунайскими княжествами. Через три года после своего триумфа под Веной Ян Собеский занял Яссы и, жестом полным политического символизма, приказал сжечь османские капитуляции, которые определяли условия принятия Молдавией положения вассалов султана. Несмотря на то что полякам вскоре пришлось отступить, союз Дмитрия Кантемира с Петром Великим и временная потеря Османами Малой Валахии (Олтении) после Османо-габсбургской войны 1716–1718 годов делали Порту все более и более озабоченной тем, как сохранить контроль над княжествами[84].

Чтобы предотвратить «предательства» господарей в будущем, Порта отдала княжества на откуп грекам-фанариотам[85]. Если ранее султаны контролировали местных господарей посредством боярской оппозиции, отныне сохранение османской гегемонии в княжествах стало функцией уроженцев Фанара – района Константинополя, непосредственно примыкавшего к Патриархии, в котором селились представители греческой аристократии. Установление фанариотского режима также позволяло увеличить поступления из княжеств в османскую казну. Разрушения, вызванные непрерывными войнами конца XVII – начала XVIII века, вызвали массовое бегство крестьян, чему также способствовало и усиление помещичьей эксплуатации. К концу 1730‐х годов этот процесс открыл перспективу полной депопуляции княжеств[86]. Фанариоты были должны переломить эту тенденцию, чтобы быть в состоянии платить дань Порте и компенсировать те огромные затраты, которыми сопровождались их назначения на господарские престолы.