Словно в ответ на подспудное недовольство русского дворянства привилегиями, пожалованными элитам западных окраин, Александр I указал своему представителю в Царстве Польском, Н. Н. Новосильцеву, начать работу над Государственной уставной грамотой, предполагавшей введение представительных учреждений во всех частях Российской империи[266]
. Разработанный в 1818–1820 годах в канцелярии Новосильцева, этот конституционный документ предполагал деление империи на наместничества, каждое из которых должно было состоять из нескольких губерний «по мере народонаселения, расстояния, обширности и смотря на нравы, обычаи и особые местные законы, жителей между собой сближающие»[267]. Помимо общеимперских институтов, каждое наместничество должно было иметь свои исполнительные законодательные и судебные органы. Законодательные собрания наместничеств, называемые сеймами, должны были участвовать в разработке местных законов, окончательное утверждение которых оставалось, однако, за императором[268].Наместнический принцип организации политического пространства империи представлял собой прямую противоположность институциональным реформам первой половины Александрова царствования[269]
. В то время как создание министерств и Государственного совета в 1802–1811 годах были шагом к централизации и бюрократизации, проекты разделения России на наместничества, разрабатывавшиеся после 1815 года, можно рассматривать как попытку возврата к «дворянской монархии» Екатерины Великой. В некотором смысле Государственная уставная грамота Александра I была сходна с губернской реформой, осуществленной Екатериной II в 1775 году. Эта реформа предоставила дворянству широкие возможности для участия в местном управлении и в то же время способствовала административной ассимиляции окраин. Государственная уставная грамота также сочетала принципы децентрализации и униформизации административных практик и правовых режимов. Хотя местные особенности служили основой разделения на наместничества, Грамота также предполагала отмену Конституционной хартии Царства Польского, ввиду нецелесообразности существования двух конституций в одной империи[270]. Само Царство Польское должно было превратиться в одно из наместничеств. Таким образом, Государственная уставная грамота как бы тривиализировала привилегированное положение Польши, Финляндии и Бессарабии посредством распространения на остальную часть империи политико-административных форм, первоначально опробованных на этих окраинах.Будучи наиболее амбициозным проектом реформ Александра I, Государственная уставная грамота Российской империи была готова уже в 1820 году, однако она так и не была введена в действие. Более того, в последующее десятилетие произошло значительное сокращение автономии западных окраин, включая Бессарабию[271]
. Чтобы объяснить эту смену подхода, необходимо обратиться к европейской и восточной политике России после 1815 года. Как фактический министр иностранных дел Каподистрия снова сыграл здесь важную роль. Основанная на оригинальном видении посленаполеоновского порядка в Европе, его политика оказала существенное влияние на положение Молдавии и Валахии. В то же время княжества стали тем местом, в котором фактически решилась политическая судьба этого замечательного деятеля.Восточная политика России и миссия Г. А. Строганова
Первые три или четыре года после заключения Бухарестского мира были неактивным временем в восточной политике России. Внимание Александра I, его дипломатов и военных было поглощено борьбой с Наполеоном, а затем участием в послевоенном мирном урегулировании. Порта воспользовалась этим затишьем, чтобы подавить Сербское восстание в 1813 году и восстановить свои позиции на Дунае. Новоназначенные господари Молдавии и Валахии Скарлат Каллимахи (1812–1819) и Иоан Караджа (1812–1818) стремились прежде всего удовлетворить требования Порты относительно провизии, строительных материалов и рабочей силы и зачастую игнорировали положения Бухарестского мира, по которому княжества освобождались от османской дани на двухгодичный срок. Со своей стороны, российский посланник в Константинополе А. Я. Италинский и генеральный консул в Молдавии А. А. Пини, не будучи способны подкрепить свои протесты военными угрозами, были вынуждены ограничиться перечислением нарушений мирного договора со стороны Османов.