Россия на Дунае. Империя, элиты и политика реформ в Молдавии и Валахии, 1812—1834

Во время прохождения российских войск через Бессарабию Чичагов и Каподистрия, назначенный незадолго перед тем начальником его дипломатической канцелярии, не упустили возможности определить форму управления новоприобретенной территории[243]. Их предложения свидетельствовали о желании компенсировать недостатки Бухарестского договора, оставившего неопределенным будущее российских единоверцев в Османской империи. Чичагов и Каподистрия стремились превратить Бессарабию в убежище для тех, кто скомпрометировал себя в глазах Порты сотрудничеством с Россией во время последней войны. В то же время новая область мыслилась ими как нечто большее, чем просто способ обеспечить будущее отдельных сторонников России. Как и Иллирийские провинции Османской империи на противоположной оконечности Балкан, новоприобретенная область должна была помогать проецировать российское влияние на этот регион. Для того чтобы выполнить эту функцию, Бессарабия должна была стать образцом просвещенного российского правления.

В своих докладах Александру I Чичагов отмечал, что «Бессарабия – прекрасная страна», которая сулит многие преимущества, если ей «дать несколько времени отдохнуть». Наряду с освобождением от налогов на три года и нераспространением на нее рекрутской повинности Чичагов, под очевидным влиянием Каподистрии, рекомендовал императору «ничего не делать, ничего устраивать, чего не требуют местные нужды»[244]. В результате «Правила для управления Бессарабией», написанные летом 1812 года Каподистрией и его другом и будущим сотрудником Александром Скарлатовичем Стурдзой (сыном молдавского боярина-эмигранта Скарлата Стурдзы), не преследовали цель заменить местные институты российскими. Наоборот, «Правила» предписывали областной администрации руководствоваться местными законами и сохраняли молдавский (румынский) язык в судопроизводстве[245]. Одновременно написанная Каподистрией инструкция Чичагова первому бессарабскому губернатору (и по совместительству его другу и соседу по поместью) Скарлату Стурдзе предписывала «искусным образом обратить на сию область внимание пограничных народов». «Последняя война занимала умы и надежды молдаван, валахов, греков, болгар, сербов и всех народов, привязанных к России», – отмечалось в инструкции. Однако с отступлением российской армии на север для борьбы с наполеоновским вторжением «дух сих народов может впасть в порабощение, и неприятели наши овладеют ими». Вот почему было принципиально важно «сохранить привязанность сих народов и охранить их от влияния наших врагов»[246].

Даже сам факт того, что Александр I уделил внимание Бессарабии и утвердил «Правила» накануне решающего сражения с Наполеоном, свидетельствует о значении, которое он придавал этой области как российскому противовесу Иллирийским провинциям Французской империи. Бессарабский эксперимент, начавшийся по инициативе Чичагова и Каподистрии, продолжился в последующие годы, несмотря на то что европейские кампании 1813–1814 годов и последовавший за ними Венский конгресс целиком поглотили внимание российского императора. В то время как неудачные действия Чичагова на Березине в ноябре 1812 года привели к его отставке, карьера Каподистрии, напротив, пошла вверх, и в начале 1814 года он был назначен российским статс-секретарем по иностранным делам, курировавшим прежде всего восточную политику России. Это дало ему возможность поддержать политику Бессарабской автономии в начале 1816 года, когда император наконец обратился к вопросам управления империей, давно требовавшим его внимания.

К этому времени беспорядки в областной администрации и злоупотребления чиновников поставили смелые замыслы 1812 года на грань краха[247]. Каподистрия склонен был объяснять такое развитие событий «присущими краю пороками» и тем, что «страна получила только молдавское, т. е. турецкое воспитание»[248]. Чтобы исправить ситуацию, Александр I назначил военного губернатора Подолии генерал-лейтенанта А. Н. Бахметьева своим полномочным наместником в Бессарабии с целью «указать ей гражданское управление, соответственное с ее нравами, обычаями и законами». Наместник имел право личного доклада императору по всем вопросам, касавшимся управления области[249].