Россия на пороге Нового времени. (Очерки политической истории России первой трети XVI в.)

До нас не дошло произведений Даниила, где бы специально трактовались взаимоотношения светской власти с духовной. В своем слове 8 митрополит говорил о покорности «властям» вообще, т. е. духовным и светским. Жмакин справедливо писал, что «Даниил не определяет, какую именно власть он разумеет, когда говорит о власти». Митрополит Запрещает сопротивление властям: «Подобает покорятися, а не противитися властем, божие повеление творящим». И в другом месте:

«Подобает бо приимшим от бога таковое служение, яко божиим слугам, многое попечение имети о божественных законах», а «противляяй бо ся, рече, власти божию повелению противляется»[1307].

Даниил, так же как и Иосиф Волоцкий, рассматривал царей как божиих слуг. Им следует повиноваться только «аще по закону божию начальство им есть», «егда же что вне воли господни повелевают нам, да не послушаем их». В творениях Даниила мы находим отголоски идеологии сильной воинствующей церкви. Но мы не встретим таких грозных слов о «царе-мучителе», которые были у Иосифа Волоцкого даже в шестнадцатом слове «Просветителя», написанном уже после перехода монастыря под патронат великого князя. Наоборот, он писал «достойно и праведно есть воздавати честь царем»[1308]. Даниил пишет послание «к некоему человеку во скорбех и печалех от царьскыа опалы». В нем он убеждает опального всегда быть покорным царю[1309] и уповать на бога.

Среди многочисленных произведений митрополита Даниила лишь одно небольшое послание посвящено монастырскому землевладению. В нем автор ограничивается повторением аргументов Иосифа Волоцкого, дословно излагает без ссылки на автора отрывки из творений Никона о том, что

«церковная же, и монастырская, и священяическаа, и иноческаа и дела их, и стяжаниа их вся богови соуть освященна»[1310].

Это послание может показаться по сути дела сокращенным пересказом основных идей Иосифа Волоцкого, помещенных в его трактате. Даниил, так же как и его учитель, писал о том, что захватывающие монастырское имущество караются небом, даже «самого живота зле лишатся». Защищать богатства церкви должны были сами «пастыри»: «Сия же вся изышится от бога страшна на нас, архиереах, не учащих ни наказующих людей слову божию». Но при всем этом послание Даниила несколько отличается от произведений Иосифа Волоцкого. Если последний в своих творениях обращался с предостережениями к князьям, то Даниил адресует свое послание настоятелям церкви.

То же самое мы замечаем, анализируя другие произведения Даниила. Он теряет свое обычное красноречие, как только дело касается тех недостатков русского монашества XVI в., которые лишь косвенным образом вытекают из обладания монастырей земельными богатствами[1311]. Выступая против пороков монахов (жажда стяжательства, пьянство, тщеславие), Даниил не мог обойти молчанием основного их источника — обладания земельными богатствами. Он скорбел,

«…почто, братие, гордимся и възносимся… ясти ли и пити многоразличнаа и драгая и сладостнейшая? Или злата и серебра и многа богатства и имениа събирати? Или веселитися… и съзывати на обед славных и богатых и истощити всуе церковный доходы тунеядцем, яже церкви и церковным потребна бе и странным и нищим? Мы же сих презираем и церковный доходы с славными, и с богатыми, и с тунеядци изъядаем»[1312].

Общий ход рассуждений Даниила сходен с мыслями, высказанными Иосифом Волоцким в его послании к Третьякову. Но если там в пороке расточительства и других обвинялся Серапион, архиепископ Новгородский, то здесь мы находим признание наличия их в среде монашества вообще. В борьбе с этими пороками не могли помочь Даниилу ни его стремление заставить тщательно выполнять монахов устав Иосифа Волоцкого, запрещающий им владеть частной собственностью, ни усиление ряда строгостей (Даниил, например, запрещал монахам иметь даже свои собственные книги, что вызывало недовольство всей братии)[1313]. Ведь сам монастырь выступал в качестве крупного владельца богатств, в частности земель. Являясь защитником этой стяжательской практики монастырей, естественно, Даниил вынужден был смягчать свои нападки на вытекавшие из нее пороки монашеской жизни, против которых так пламенно выступал Вассиан Патрикеев.