Россия на пороге Нового времени. (Очерки политической истории России первой трети XVI в.)

Но так как с церковной точки зрения в вопросе о каноничности развода прав был Вассиан, а не великий князь, то Вассиан обвинялся в других церковных преступлениях. Главное из них связано с его переводом Кормчей. Этому труду была противопоставлена так называемая «Сводная Кормчая», составленная, как недавно было выяснено Б. М. Клоссом, при непосредственном участии митрополита Даниила накануне собора 1531 г. Первая вина Вассиана, по мнению его обвинителя митрополита Даниила, состояла в том, что он «развратил… на свой разум» Кормчую, эту «святую великую книгу». В частности, в ней Вассиан писал, что инокам полагается «жити по евангелию, сел не дръжати, ни владети ими». Следовательно, он «хулил» тех русских «чудотворцев», которые владели селами. Он, в частности, говорил:

«Господи! Что ся за чюдотворцы? Сказывают, в Колязинс Макар чюдеса творит, а мужик был селской»[1432].

Второе обвинение сводилось к тому, что Вассиан якобы говорил: «Плоть господня до воскресения нетъленна». Учение о нетленности плоти Христа означало признание его одной божественной природы, что представляло собой критику с рационалистических позиций ортодоксального учения[1433]. Больше ничего не могли иосифляне инкриминировать своему злейшему противнику, хотя и выискивали у этого старца всевозможные отклонения от правоверия.

Был еще один путь компрометации Вассиана, которым Даниил не замедлил воспользоваться, — это его дружба с опальным Максимом Греком. Поэтому одновременно с собором «на Вассиана» состоялся и второй собор — на Максима Грека.

Целью нового собора на Максима Грека, как правильно подметил С. Н. Чернов, была не расправа с его повергнутым «философом», а сокрушение Вассиана Патрикеева[1434]. Главные обвинения, выдвинутые на этом соборе, касались переводческой деятельности Максима, которая была тесно связана с работой Вассиана Патрикеева над Кормчей и его нестяжательскими взглядами. «Судный список» по делу о Максиме Греке, по наблюдениям Н. А. Казаковой, представляет собой публицистическую обработку материалов процессов 1525 и 1531 гг., предпринятую значительно позднее происходивших событий[1435]. Сохранившийся «судный список» (в поздних списках, не ранее конца XVI–XVII в.)[1436] восходит к дефектному протографу, в котором отсутствовали как конец судебного разбирательства 1525 г., так и конец судного списка 1531 г.

«Судный список» после отрывка о соборах 1525 г. содержит краткое введение публицистического характера, в котором говорится, что в 1531 г. собрался церковный собор, который «изобретоша ко многим прежним хулам новейшие хулы на господа бога», распространявшиеся Максимом Греком. Далее приводится обвинительная речь митрополита Даниила с перечислением «прежних» и новых проступков Максима. Максим, якобы находясь в заключении в Иосифове монастыре, похвалялся своим умением «волхвовать» (колдовать). Затем он укорял и хулил русские монастыри, «что они стяжания и люди, и доходы, и села имеють». А отсюда вытекало и то, что Максим укорял русских «чудотворцев», митрополитов Петра и Алексея, а также Сергия Радонежского, Варлаама Хутынского, Кирилла Белозерского, Пафнутия Боровского и Макария Калязинского: «Занеже они держали городы, и волости, и села, и люди и судили и пошлины, и оброки, и дани имали, и многое богатство имели, ино им нелзе быть чюдотворцем»[1437].

Максиму Греку вменялось в вину также, что он в Волоколамском монастыре говорил: «Напрасно мя держат без вины», т. е. отрицал все прежние обвинения, выдвинутые против него на соборах 1525 г.

После речи Даниила состоялся допрос Максима и свидетелей. Максим и на этот раз считал себя невиновным. Однако свидетели Михаил Медоварцев и Вассиан Рушанин всячески старались его «изобличить» (как поступал и сам Максим по отношению к Берсеню в 1525 г.). Они утверждали, что при переводе «правили» книги по прямому указанию Максима Грека. А так как его переводы отличались от старых, бытовавших на Руси, то этого было вполне достаточно, чтобы обвинить Максима в ереси. При этом Вассиан Рушанин ссылался на слова Вассиана Патрикеева: «Ты слушай мене, Васьяна, да Максима Грека, и, как тебе велит писати или заглаживати Максим Грек, так учини. А здешние книги все лживые, а правила здешние кривила, а не правила»[1438].

Так или иначе Максим и Вассиан Патрикеев были признаны виновными. Первого сослали в Тверь, епископом которой был иосифлянин Акакий, а второго — в Иосифо-Волоколамский монастырь (где ранее находился в заточении Максим).

Последнее упоминание о Вассиане относится к 1532 г. В грамоте от 4 марта Василий III, вызывая в Москву старца волоколамского Тихона, наказывал: «Васьяна княж Иванова приказал бы ты, Тихон, беречи Фегнасту Ленкову»[1439].

Расправившись с Вассианом и Максимом, Василий III решил еще более укрепить положение сына-наследника.