Россия на рубеже XV-XVI столетий (Очерки социально-политической истории).

Социальная структура общества ко времени создания Судебника упростилась. Законы Древней Руси знали смердов, рядовичей, закупов, изгоев, холопов и простых общинников-людинов. Теперь же законодатель имел дело только с холопами (ст. 17 и др.), крестьянами (ст. 57) и свободным человеком вообще. Все формы отношений, вытекающие из договоров займа и найма, передаются на усмотрение самих сторон и изымаются из ведения великокняжеской власти.

Судебником не исчерпывалось все законодательство. Нормы церковного суда записаны были в Кормчей и княжеских уставах (Владимира и Ярослава). Да и Русская Правда все время находилась в поле зрения юристов, поскольку многие ее нормы сохраняли действенность и использовались в текущем судопроизводстве. О жизненности института «сочения следа» (по нормам ст. 77 Пространной Правды) даже в XVII в. писал В. Г. Гейман. Большой интерес к Русской Правде проявился и в том, что ее текст часто переписывался (вместе с другими законодательными актами) именно в изучаемое время. Так, около 25 списков Пространной Правды датируется XIII–XV вв., причем 15 из них падают на конец XV в., когда в Москве происходили кодификационные работы. Нормы важнейшего законодательного памятника Древней Руси интересовали юристов не только как источник для создания общерусского законодательного кодекса, но и как материал для практического судопроизводства.[407]

Создание Судебника 1497 г. — заметная веха в истории русского законодательства. В ряде стран Европы (в том числе в Англии и Франции) общегосударственных кодексов еще не существовало. Именно поэтому имперский посол С. Герберштейн, побывавший в начале XVI в. в Москве, перевел на латинский язык значительную часть Судебника. Он представлял большой интерес для немецких юристов, составивших только в 1532 г. общегерманский свод законов.[408]

Заговор Владимира Гусева

Прошло только три месяца после утверждения Судебника 1497 г., как в Москве произошли чрезвычайные события. Наиболее ранняя и подробная их версия содержится в памятниках, основанных на летописном своде, составленном около 1500 г.: в так называемом «Отрывке летописи по Воскресенскому списку» и Новгородском своде 1539 г.[409]

В 1500 г. у власти еще был Дмитрий-внук и виновником событий прямо назывался княжич Василий: «В лето 7006 декабря восполелся князь великий Иван Васильевичь всеа Русии на сына своего, на князя Василья, и посади его за приставы на его же дворе того ради, что он, сведав от дьяка своего, от Федора Стромилова, то, что отец его, князь великий, хочет пожаловати великим княжением Володимерским и Московским внука своего, князя Дмитрея Ивановича, нача думати князю Василью вторый сатанин предотеча Афанасий Аропчонок; бысть же в думе той дьяк Федор Стромилов, и Поярок, Рунов брат, и иные дети боярские, а иных тайно к целованию приведоша». Итак, выясняется, что коронация готовилась до раскрытия заговора Владимира Гусева, а его фактическим главой был княжич Василий, посаженный в конечном счете «за приставы». Заговорщики хотели, чтобы Василий «отъехал» от своего отца, что было одной из обычных форм удельного протеста, и собирались «казна пограбити на Вологде и на Белеозере и над князем над Дмитреем израда учинити». Расправа была жестокой: заговорщиков «казниша… на Москве на реце по низ мосту шестерых, Афонасу Яропкину руки да ноги отсекли и голову ссекоша, а Поярку, Рунову брату, руки отсекше и голову ссекоша, а дьяку Федору Стромилову да Володимеру Елизарову, да князю Ивану Палецкому Хрулю, да Щевью Скрябина, сына Стравина, тем четырем главы ссекоша, декабря 27; и иных многих детей боярских велел князь великий в тюрьму пометати». Заговор, следовательно, был многочисленным. Активную роль в нем играла и жена Ивана III — Софья Палеолог, на которую государь наложил «опалу» за то, что «к ней приходиша бабы с зелием; обыскав тех баб лихих, князь великий велел их казнити, потопити в Москве-реке ношию, а с нею с тех мест нача жити в брежении». Далее в «Отрывке» идет краткое сообщение о коронации 4 февраля Дмитрия Ивановича.[410]