Россия: народ и империя, 1552–1917

Зная раннюю историю страны, можно было бы предположить, что в России церковь займет место в центре национальной общности. Подобно испанской церкви, российская церковь являлась идеологическим лидером в крестовом походе против мусульман и сыграла решающую роль в оправдании империи. Идея о Москве как «Третьем Риме» легитимизировала положение церкви в империи. Иван IV рассчитывал, что православная церковь станет краеугольным камнем единого, централизованного государства, и после его смерти учреждение патриархата в 1589 году закрепило независимое положение Руси и даже гегемонию среди других православных церквей. В Смутное время патриарх взял на себя инициативу по возрождению объединенного и суверенного Московского государства. Кроме того, за несколько столетий церковь стала крупным землевладельцем.

Церковь и государство

Возможно, именно это влияние церкви, в конце концов, оказалось для нее роковым. Как мы уже видели, царя Алексея всерьез обеспокоили чрезмерные амбиции патриарха Никона: он был уверен, что при наличии двух соперничающих правителей империи не избежать беспорядков и бунтов.

У Петра I подобные подозрения еще более окрепли: он был не из тех, кто способен терпеть существование соперников. Император твердо вознамерился сократить размеры владения церкви, уменьшить ее влияние и взять под свой контроль. На церковь Петр I смотрел так же, как на другие институты общества, видя лишь инструмент для мобилизации ресурсов страны и для подавления в зародыше любой тенденции к непослушанию.

Средства для достижения своей цели Петр позаимствовал за границей. Во время посещения Англии в 1698 году он провел много времени в компании доктора Гилберта Бернета, епископа Солсберийского, который позднее писал одному своему коллеге, что «ничто из того, о чем я рассказывал ему, не привлекло такого внимания, как объяснение власти христианских императоров в делах церкви и верховенства наших королей».

Бернет являлся автором трактата, в котором говорил об обязанности монарха назначать епископов и вообще обеспечивать благополучие и дисциплину церкви с тем, чтобы это содействовало благу простых людей. В заключение «Истории моего времени» епископ отмечал: «Величайшее и всеобъемлющее правило… состоит в том, что королю следует считать себя… в некотором смысле богом на земле».

Петр, конечно, и без поучений Бернета рассматривал себя именно в таком качестве, но ему было приятно найти подтверждение своему мнению у прелата одной из сильнейших церквей в Европе. Когда вскоре после возвращения Петра из-за границы умер патриарх Адриан, император не стал назначать нового, а вернул из забвения Монастырский приказ, передав ему управление патриаршими владениями и сбор податей. Это позволило обратить часть доходов церкви на военные и прочие нужды государства.

В 1721 году Петр пошел еще дальше и полностью упразднил патриаршество, заменив его новым учреждением, известным поначалу как Духовная Коллегия, что поставило его в один ряд с другими государственными ведомствами. Впоследствии этому органу придали достоинство и обеспечили независимость, что отразилось и в новом названии — Святейший Синод. Сам император стал главой и «верховным покровителем» церкви и пользовался Синодом в качестве официального канала для осуществления власти. Обер-прокурор Синода являлся по сути лишь чиновником и представителем императора. На практике, по крайней мере на протяжении XVIII века, эффективным противовесом обер-прокурору служили епископы, составлявшие в Синоде большинство. В начале XIX века с учреждением министерств, подчинявшихся Александру I, обер-прокурор стал напоминать просто одного из министров.

Новые отношения между церковью и государством в том виде, как их понимал Петр I, были провозглашены и в документе под названием «Духовный Регламент». Само название прекрасно передает дух постановления. Его автором был Феофан Прокопович, украинский прелат, получивший полное иезуитское образование, в том числе в колледже святого Афанасия в Риме, главном рассаднике контрреформации в Восточной Европе. Реакцией против жесткого воспитания стало формирование у Феофана собственных принципов, представлявших смешение протестантизма и светского Просветительства, что и привлекало Петра.

Своим тоном «Духовный Регламент» заставляет вспомнить «Левиафан» Гоббса. Она провозглашает необходимость самодержавия, так как все человеческие существа по своей природе порочны и неизбежно начинают воевать друг с другом, если их не сдерживает твердая автократическая власть, чего не происходило прежде, когда власть патриарха соперничала с властью царя. «От Соборного правления не опасатися отечеству мятежей и смущения, яковые происходят от единого собственного правителя духовного. Ибо простой народ не ведает, разнствует власть духовная от Самодержавной, но великою, высочайшего пастыря честию и славой удивляемый помышляет, что таковой правитель есть то вторый Государь, Самодержцу равносильный, или больше его».