Однако в случае повторения проступка или совершения более серьезного реакция односельчан могла быть гораздо суровее, чем решение официального суда. Нераскаявшиеся, закоренелые преступники представляли опасность для всех. С ними поступали соответственно: изгоняли из деревни, а то и убивали. Особую ненависть вызывали конокрады. Не все крестьяне могли приобрести коня, а те, у кого он был, полагались на него, как на главную опору в хозяйстве. Потеря коня наносила удар не только его владельцу, обычно зажиточному человеку, но и всем членам общины. При поимке конокрада могли линчевать, причем в этом акте самосуда участвовали все жители деревни. Таким образом, если полиция что-то подозревала, то не могла возложить ответственность за убийство на конкретного человека. Это особенно поразительный пример «круговой поруки».
Если бы крестьянина XVIII века спросили о его национальности, он, наверное, ответил бы, ссылаясь на свою веру, «православный» или «русский». В представлении крестьянина — это тесно связанные понятия, а об истории своей страны он знал, главным образом, то, что напоминало о победах царей над врагами веры. Так, крестьяне сохранили воспоминание о татарском нашествии (хотя сам термин «татары» мог означать любых кочевников с юга или востока), о литовском вторжении (под «литовцами» понимались любые католики). Крестьяне могли вспоминать о победоносной кампании Ивана IV против Казанского ханства и о победе Петра I над шведами под Полтавой. Даже в исторических ошибках отражалась связь религии и этноса: так, Петр I, как полагали некоторые, проиграл сражение под Нарвой, потому что «не подчинился патриарху», а своей окончательной победой обязан «принятию благословения патриарха».
Другой главной чертой крестьянского исторического сознания являлся протест против угнетения и эксплуатации со стороны помещиков. Многие народные песни рассказывали о Стеньке Разине, воплощавшем дух казацкой вольницы и восстановившем справедливость, убивая дворян. Широкое распространение получила вера в то, что «Разин не погиб», то есть волю еще можно вернуть. В подобном же тоне рассказывалось и о том, как Пугачев вешал дворян: «Много я вешал господ и князей, по Рассей вешал я неправых людей». Показательно, что во многих повествованиях о взятии Казани Иван Грозный якобы выступал в союзе с Ермаком, силу царя подкрепляла казацкая вольница. Видимо, такой союз царя и казаков представлял в историческом воображении крестьян «идеальную Русь».
Следовательно, нельзя сказать, что у крестьян не было понятия «России», но их представление о ней ограничивалось окружающей местностью, маленькими городками и деревнями, в которых они жили. Дальше Россия представлялась могучей и святой: ценились в ней военная сила, религиозная стойкость, социальное равенство. Только в последние десятилетия XIX века, в связи с работой в дальних городах и военной службой, у значительной массы крестьян стало развиваться более широкое географическое представление о своей стране.
Конечно, русские крестьяне знали о других этнических группах, так как жили вместе с их представителями или, по крайней мере, по соседству. Русские сознавали, что отличаются от них, но выражали эти различия в основном в религиозных терминах. В этом смысле национальное самосознание отождествлялось с православием. Именно религиозная принадлежность отличала их от других народов империи и объединяла — пусть поверхностно — с собственной элитой. При этом православие крестьян необязательно совпадало с православием знати, многие представители которой не проявляли особого рвения в вопросах веры. Некоторые наблюдатели вообще отказывали крестьянам в праве считаться христианами, обращая внимание только на суеверность и полуязычество. В наше время для характеристики верований европейских крестьян периода средневековья широко применяется термин «двоеверие» (язычество и христианство), и его можно без всякого стеснения использовать по отношению к русским. Вплоть до конца XIX века большинство крестьян не умели ни читать, ни писать — и даже если бы умели, то не могли бы прочитать Библию на современном русском языке — не прошли процесс Реформации, когда власти запретили бы их языческие обряды. То, что крестьяне отождествляли свою веру с христианской, проявлялось во многом: они регулярно посещали церковную службу, причащались, когда это позволялось, соблюдали посты и отмечали таинства рождения, брака и смерти. Большинство крестьян крестились, проходя мимо распятия или при получении плохого известия. Многие время от времени совершали паломничества к святым местам или посещали для исповеди старца. Пословицы и поговорки свидетельствовали, что христианство глубоко проникло в образ мыслей крестьян: о бессовестном и неразборчивом в средствах человеке говорили: «Креста на тебе нет», о честном и скромном: «Живет по-божески».