Тот, кто имел дело с нашими прокурорами и жандармами, не мог не слышать десятки раз стереотипную фразу: "Мы очень хорошо знаем, что нет улик против имярек - вашего мужа, брата, сестры или друга, но это лишь делает их еще более опасными; они так ловко все устроили, что полиция ничего не может найти". Раз обнаружили волка под овечьей шкурой, то надо принять все меры, чтобы обезвредить врага порядка и общества. Если бы слова "порядок" и "общество" применялись в их общепринятом значении, правительство любой страны, возможно, сочло бы целесообразным выждать немного и до некоторой степени уступить соображениям общей пользы и благопристойности. Но если "порядок" означает собственную шкуру, а "общество" - собственный карман, то это уж становится психологической невероятностью. Правительство, хозяйничающее в государстве, как в завоеванной стране, правительство, окруженное со всех сторон врагами, естественно, направляет все свои помыслы на обеспечение собственной защиты, обладая тем более неограниченными возможностями обеспечить эту защиту наилучшим образом. И такое правительство неизбежно должно было дополнить обычное судопроизводство еще другой, более быстродействующей и хитрой, системой, предназначенной возместить потери и исправить ошибки, то есть осуществить то, что, по сути своей, разумеется, не способна была сделать прежняя система.
Новая система известна под названием "административная процедура". Она предусматривает разделение функций. Суд карает, правительство принимает предупредительные меры. Суд имеет дело с преступниками, правительство - с намерениями. Суд обыскивает жилища и карманы, правительство заглядывает в души и читает мысли.
Когда власти решают, что человек злонамеренный, они ставят его под надзор полиции.
В этом, само по себе, нет ничего необычайного или исключительного. Во всяком случае, на континенте вполне в порядке вещей установить за человеком полицейское наблюдение. Но там под надзор ставят только преступников, уже находившихся под судом и следствием и осужденных. Между тем у нас слежке подвергаются люди, оправданные судом или даже никогда не бывшие под судом и ни в чем не обвиняемые.
Но как бы велика ни была разница, это еще не все. Есть надзор и надзор. В обычном понимании это слово означает, что полиция будет за вами следить. Как они будут следить - это их дело и дело их агентов. Все, что от вас требуется, - это осведомить их о всяком изменении вашего адреса. В России, однако, все обстоит совершенно иначе. От человека, находящегося под надзором, требуют, чтобы он максимально облегчал шпикам выполнение их задачи, дабы им было удобно и не слишком обременительно следить за ним. Предположим, например, что приказано поставить под полицейский надзор человека, живущего в Одессе. Полиция в этом случае непременно заявит, что она не сможет установить за ним строгую слежку, если его не переселят в некое другое место на расстоянии нескольких тысяч верст или более от Одессы. На этом основании одессит будет незамедлительно отправлен в означенное место, и его заставят оставаться там до тех пор, пока полиция с ним окончательно не расправится. Поэтому полицейский надзор в России - это лишь другое название для административной ссылки.
Право устанавливать за человеком слежку в качестве исправительной меры по русскому уголовному кодексу, как и по французскому и германскому кодексам, принадлежит исключительно суду. Но царское правительство осуществляет эту меру совершенно произвольно и без малейшего зазрения совести. Оно с одинаковым безразличием отправляет в ссылку людей, оправданных судом, свидетелей, дававших правдивые показания, и граждан, по каким-то непостижимым причинам подозреваемых в тайном сообществе.
Из всего этого напрашивается следующий вывод: для русских подданных возможность быть высланными в места не столь отдаленные ограничивается исключительно только волей жандармов и полиции. Кроме того, под тем предлогом, что поведение ссыльного было не вполне удовлетворительным, срок его изгнания может быть продлен до бесконечности. Так, по делу общества "нечаевцев" осенью 1871 года, когда из восьмидесяти семи подсудимых тридцать три были осуждены, а тридцать четыре оправданы, последних всех без исключения выслали. Та же участь постигла многих свидетелей, хотя прокурор не осмелился даже предъявить им никаких обвинений. Среди высланных была, как известно, и Вера Засулич. Она провела в ссылке несколько лет и обрела свободу, лишь совершив побег. Родственник Веры Засулич и один из свидетелей на процессе, Никифоров, тоже был выслан, и, хотя с тех пор прошло уже четырнадцать лет, он все еще не вернулся.
Административная ссылка играла важную роль и в первый период революционного движения. Ссылка в Сибирь стала таким обычным явлением, что при упоминании о людях, оправданных по тому или другому политическому процессу, сразу же спрашивают: "А куда их сослали?" В этом вопросе нет ни тени иронии или сомнения, это самый естественный вопрос на свете. Наоборот, если бы их не сослали, то это, безусловно, вызвало бы удивление.