Россия. Погружение в бездну

Истинные замыслы нашего «прораба» проглядывают и в его готовности следовать примеру Ленина по части использования в деле революции форм, не свойственных самому социализму[262]. Внешне, казалось бы, тут все благопристойно: припадаем к Ленину. Однако в исторических условиях 80-х — начала 90-х годов использование в «революционной перестройке» форм, не свойственных социализму (т. е. буржуазных), означало не что иное, как разрушение существующей общественной системы и ползучую реставрацию капиталистических отношений. На «ленинскую удочку» Горбачев ловил дурачков из Политбюро и ЦК, причем, надо сказать, очень удачно.

Необходимо упомянуть еще одно выразительное признание Горбачева: «В революционном процессе, как известно, безусловное первенство принадлежит политике. Так и в перестройке. Приоритетное значение имеют меры политического характера…»[263] Отождествление «перестройки» с революцией понадобилось Горбачеву, очевидно, для того, чтобы обосновать свои политические новации, которые, как показало время, вели к резкому ослаблению, можно даже сказать, к параличу государственной власти, что повергло страну в состояние хаоса и разложения, предопределивших ее падение. Поэтому нельзя согласиться с теми исследователями, которые в «приравнивании» генсеком «перестройки» к революции усматривают одно лишь «пропагандистское значение»[264].

В этом «приравнивании» есть, на наш взгляд, совершенно определенный практический смысл, позволивший Горбачеву прибегать к радикальным и губительным для существующей системы мерам, но соответствующим масштабности понятия «революция» и тем самым оправдывающим его действия, которые в ином случае были бы недопустимы. Странно, что сторонники социалистической ориентации в партийном руководстве не поняли эту уловку и согласились с идеей Горбачева о «переcтройке» как новой революции, дав ему в руки мощное средство разрушения существующего строя. Впрочем, некоторые из них настороженно и даже отрицательно относились к данной идее, но молчали, позволяя себе только в приватных и сугубо доверительных беседах выражать свое несогласие с ней. Так, А. А. Громыко в разговоре с сыном как-то сказал, что утверждение Горбачева о том, будто перестройка есть «революция, легковесно. Оно вводит в заблуждение и вместо созидания мы опять можем перейти при таком подходе к разрушению. Менять в стране надо многое, но только не общественный строй»[265]. А. А. Громыко, следовательно, подспудно чувствовал разрушительный характер «перестройки», ее опасность для существующего общественного строя. Присмотримся, однако, к ходу «перестройки»-революции. Но сперва несколько историографических замечаний.

Один из инициаторов «перестройки» в составе высшего руководства страной Н. И. Рыжков склонен рассматривать ее как «революционный процесс», начатый не в 1985 году Горбачевым, а в 1983 году Андроповым[266]. По мнению Рыжкова, осуществить «перестройку» в том виде, в каком она замышлялась, не удалось[267]. Первоначально «преследовалась цель реформировать, как его тогда называли, реальный социализм в гуманный, «с человеческим лицом»». Но «постепенно сложилось так, что одна часть реформаторов осталась верна социализму, другая приняла систему капиталистических ценностей, в основном позаимствованных из практики североамериканского индустриального общества»[268]. Произошла «подмена сути начатых преобразований», «смена курса реформ» и «ориентация на капитализацию всех сторон и сфер жизни»[269]. Виной тому, согласно Рыжкову, предательство: «Да, перестройка, считаю, была предана. Нами предана! Теми, кто ее задумывал, кто начинал, кто осуществлял и кто хоронил. И себя от сих процессов не отделяю, разве что в похоронах, к счастью, не довелось участие принимать. Но великое предательство это складывалось из множества малых, которые — по большому счету! — и предательством трудно назвать. Уступка популизму. Уступка силе. Уступка авторитету. Малодушие. Обывательское русское «авось». Корректировка. Поправка. Замена задуманного на удобное…»[270]. Рыжков противопоставляет «перестроечное время» «постперестроечному», «перестройку» «постперестройке» как разным социальным и политическим измерениям.

Другой мемуарист, принадлежащий к противоположному Рыжкову лагерю демократов, известный «шокотерапевт» Егор Гайдар, также отделяет перестроечный период от последующего времени. «Распространенной ошибкой при обсуждении проблем новейшей истории, — говорит он, — является смешение ключевых вопросов, решавшихся на ее отдельных этапах»[271]. Согласно Гайдару, 1985–1991 годы — это «обостряющийся кризис социализма», а 1991–1993 — «революционное крушение старого режима и борьба за стабилизацию институтов нового»[272]. Таким образом, в обозначенные периоды решались разные «ключевые вопросы».

Сходный взгляд находили в академической истории России ХХ века, где развитие событий прослеживается «от перестройки к революции»[273]. Перед нами, следовательно, две различные по существу эпохи новейшей истории России.