Россия. Погружение в бездну

Как мы уже отмечали, послать воинские части для наведения общественного порядка и ввести их в действие — разные вещи. В первом случае армия является фактором сдерживания; во втором — она, обученная при соприкосновении с противником только одному — убивать, непременно прольет кровь. Генерал Родионов и грузинские руководители это прекрасно понимали. Но тем не менее, вывели армию на площадь. Была ли в этом особая необходимость? Похоже, такой необходимости все же не было. Обстановка на площади у Дома правительства стала, как мы знаем, мало-помалу разряжаться. Об этом говорилось в шифрограмме от 8 апреля, подготовленной Б. В. Никольским и подписанной Д. И. Патиашвили[479]. Так оценивал ситуацию и А. А. Собчак, согласно которому, на площади поговаривали о свертывании манифестации[480]. Через два-три дня она, судя по всему, опустела бы. Но даже при сохранении напряженности нужно было терпеливо ждать, усилив воинские части и взяв ими под охрану важнейшие объекты. Кстати, именно такой тактики придерживались поначалу министр обороны СССР маршал Д. Т. Язов, командующий Закавказским военным округом генерал-полковник И. Н. Родионов и начальник штаба Закавказского военного округа генерал-лейтенант В. Н. Самсонов[481].

Однако это-то и не устраивало силы, стоящие за сценой. Им надо было не упустить момент, чтобы пролить кровь. Это ясно понимают наиболее вдумчивые военные, принимавшие непосредственное участие в тбилисских событиях. Так, А. И. Лебедь, имея в виду кровопролитие в Тбилиси, пишет: «Всякой революции или контрреволюции — черт их разберет — нужны жертвенные бараны, это необходимая атрибутика. Они, бараны, должны своей кровью окропить революцию (или контрреволюцию) и освятить ее. Расчет прост: провокационные подробности, нюансы, детали скоро забудутся, точнее, будут ретушированы ловкими идеологами революции (или контрреволюции), а жертвы останутся. Останутся, как символ, как знамя, как призыв к борьбе, к мести»[482].

Кровь в Тбилиси пролили, действуя по старой, испытанной временем методе: «только то и крепко, под что кровь потечет». Ф. М. Достоевский называл ее приверженцев «негодяями»[483]. Главные «негодяи», виновные в пролитии крови в Тбилиси, находились, вероятно, не в грузинской столице, а в Москве. Э. А. Шеварднадзе размещает их в Министерстве обороны СССР, без санкции которого, по его убеждению, военные меры по пресечению митинга не могли быть осуществлены[484]. Это, по-видимому, справедливо. Однако санкционировать применение силы Министерство обороны вряд ли стало бы, не имея санкции высшего руководства, в частности М. С. Горбачева или близких ему лиц, действия которых воспринимались как согласованные с генсеком.

Настораживает стремление Собчака «выгородить» Горбачева, убедить общественность в его непричастности к тбилисской трагедии. И все же поведение генсека кажется странным и вызывает вопросы. Однако послушаем сначала Собчака. Характеризуя состояние народных депутатов СССР, собравшихся на свой первый съезд, он говорит: «Страсти все накалялись, и стало ясно, что до тех пор, пока не будет какой-то ответ (на тбилисские события. — И. Ф.), съезд дальше не пойдет. Это вынудило Горбачева давать объяснения. Он стал говорить о том, что ничего не знал об этих событиях и не мог знать, поскольку только 8-го поздно вечером возвратился из Англии. Как выяснилось впоследствии, Горбачев оговорился: он вернулся из Англии 7 апреля вечером, поздно вечером, уже после 11 часов. Но эта оговорка очень дорого ему стоила, потому что позволила общественному мнению обвинить Горбачева в том, что он намеренно ввел народных депутатов в заблуждение, неправильно назвав дату своего приезда. Потом в печати это перекочевывало из одной статьи в другую. Вряд ли, однако, найдется хоть один политический деятель, который рискнул бы публично ввести в заблуждение общественное мнение, зная, сколь легко проверить факт. Как известно, о дате возвращения Горбачева было напечатано в газетах, и, естественно, уже буквально на следующий день, а может быть, даже через несколько часов журналисты обратились к официальным источникам и без труда установили, что Горбачев вернулся из Англии 7 апреля. На мой взгляд, это действительно была просто оговорка»[485].

Поверить тут в простую оговорку, на наш взгляд, трудно. Ведь Горбачев не только «оговорился», назвав 8-е апреля вместо 7-го апреля, но и мотивировал свое незнание о событиях в Тбилиси именно тем, что вернулся в Москву поздно вечером 8-го. Следовательно, в данном случае перед нами не «просто оговорка» в числах, а «оговорка» с определенным расчетом и смыслом, что исключает случайную их путаницу. Значит, то был маневр, преследующий вполне конкретную цель: отвести от себя подозрение и снять в данный момент накал страстей на съезде, чтобы продолжить его работу. Эта тактика маневрирования — характерная черта политического портрета Горбачева.