Россия, Польша, Германия: история и современность европейского единства в идеологии, политике и культуре

Штакельберга поддержал король. Монарх обратил внимание сейма на то, что сохранение трактатов является гарантией безопасности Польши. «Mówię wyraźnie i głośno, że nie masz potencji żadnej, której by interesy mniej się spierały z naszymi jak Rosji. Wszak Rosji winniśmy, że nam wróciły się niektóre części już zabranego kraju. W handlowych zamiarach Rosja nam najlepsze przedstawia widoki. Rosja nie tylko nie przeszkadza pomnożeniu naszego wojska, ale najchętniej na nie zezwala. Mówię zatem, że należy nam nie tylko jej nie drażnić, ale owszem starać się o zachowywanie najlepszej z nią, ile to być może, przyjaźni. Dokładam, że jestem w tym przeświadczeniu, że gdy damy poznać imperatorowej, iż jesteśmy dla niej przychylni, łatwiej i bezpieczniej dojdziemy do domowych urządzeń i ulepszeń naszych; i owszem, wtedy największe sami sobie założymy do tego zapory, gdy tą wielkomyślną panią odrażać od nas będziemy»[481] – говорил Станислав Август на сессии сейма 6 ноября[482].

Хотя польский король давно отдавал себе отчет в том, что Россия не склонна согласиться с усилением Польши, он не считал, что это освобождает его от обязанности склонить Петербург к изменению своей позиции. Станислав Август постоянно убеждал императрицу, что явная поддержка его политики со стороны России принесет пользу и ей самой. И нужно признать, что согласие Екатерины II на союз с Польшей свидетельствовало об успехе этой, на первый взгляд, безнадежной тактики. Однако отмеченный успех не получил дальнейшего развития и не принес ожидаемых результатов из-за противодействия Пруссии. Тем не менее ответственный за судьбу страны политик, а именно таким государственным деятелем на протяжении всего своего правления стремился проявить себя Станислав Август, особенно учитывая опыт первого раздела Польши, не имел иного пути, кроме постоянных попыток склонить Россию к согласию на проведение реформ в Речи Посполитой.

Ответ на ноту российского посла Станислав Август обсудил с умеренными представителями оппозиции Игнацием и Станиславом Косткой Потоцкими, Адамом К. Чарторыским и близким им маршалком сейма Станиславом Малаховским, которые были также обеспокоены демагогическими выступлениями «гетманской партии», подозреваемой, по крайней мере, в стремлении обеспечить себе власть над войском[483]. В результате на заседании сейма 15 ноября был принят проект ответа на ноту Штакельберга, составленный в умеренном тоне. В нем говорилось, что, несмотря на право Речи Посполитой вводить любые изменения в собственном устройстве, акт о гарантии до сих пор не был нарушен, что Польша не стремится к разрыву отношений с Россией и обсудит желаемые реформы в ходе переговоров с ней, а также с Австрией и Пруссией. В ответной польской декларации выражалась надежда, что проектируемые сеймом изменения будут благосклонно приняты Петербургом[484].

В результате Штакельберг заявил о готовности к проведению предложенных польской стороной переговоров. Вместе с тем русский посол, идя на дальнейшие уступки оппозиции, соглашался на отмену некоторых прерогатив Постоянного совета, а именно права толкования законов. Взамен он требовал гарантии, что выборы в Совет состоятся перед окончанием сейма. Для посла также было очень важно сохранить хотя бы видимость зависимости Военной комиссии от Постоянного совета. Об этом король говорил с И. Потоцким и С. Малаховским, и они пришли к общему мнению, что нельзя упразднить Совет полностью, так как это приведет к разрыву с Россией. Однако давление общественного мнения, а также вторая прусская декларация от 19 ноября, гласившая, что гарантия 1775 г. якобы ни в чем не связывает Польшу, не позволили им идти этим путем[485], поскольку тогда любое соглашение с Россией на основе признания российской гарантии польской конституции и сохранения Постоянного совета ассоциировалось бы в глазах шляхетской общественности как предательство.

Новая атака оппозиционеров на короля и прерогативы Постоянного совета была предпринята на сессии 20 ноября. В ходе рассмотрения проекта о Военной комиссии встал вопрос о времени избрания ее членов. Представители оппозиции хотели, чтобы они были избираемы сразу после соединения палат (Посольской избы и Сената). Однако, согласно конституции 1776 г., на это время приходились выборы в Постоянный совет, после чего были избираемы члены Финансовой комиссии. По этой причине значительная часть депутатов сейма считала, что выборы военных комиссаров должны происходить после выборов в Финансовую комиссию[486].