Россия против Наполеона: борьба за Европу, 1807-1814

С отступлением французов из-под Малоярославца начался второй этап осенней кампании. Кутузов был доволен тем, что мог изматывать противника при помощи казаков, полагаясь на природные условия и небрежное отношение французов к своей задаче. Справедливо было бы сказать, что он по-прежнему питал здоровое уважение к храбрости и стремительности французов на поле боя. Даже несмотря на призывы Коновницына и Толя, самых преданных своих подчиненных, русский главнокомандующий не был склонен задействовать пехоту в решающих сражениях, по крайней мере до тех пор, пока противник не оказался бы еще сильнее ослаблен.

Наряду с обоснованными соображениями военного порядка, определенную роль при выборе этой стратегии, возможно, играли политические резоны. В ответ на жалобы сэра Р. Вильсона по поводу отступления после сражения за Малоярославец, Кутузов резко возразил: «Меня не волнуют ваши возражения. Я предпочитаю дать противнику то, вы называете “золотым мостом”, чем получить от него “отчаянный удар”. Кроме того, я повторюсь, сказав вам то, что говорил ранее: я вовсе не уверен в том, что полное уничтожение императора Наполеона и его армии будет столь уж выгодно для остального мира; наследие его империи достанется не России или какой-либо иной континентальной державе, но той, что господствует на море, и чье владычество тогда станет недопустимым»[439].

Кутузов не был лично близок с Н.П. Румянцевым, но их взгляды на внешнюю политику и интересы России в некоторой степени совпадали, что и следовало ожидать от представителей русской знати, сформировавшихся в годы правления Екатерины II и принимавших самое активное участие в реализации ее экспансионистских замыслов против турок. Как и Румянцев, Кутузов не был поклонником Англии; однажды он заметил Беннигсену, что не станет переживать, если англичане провалятся ко всем чертям. Сложно сказать, насколько подобные взгляды влияли на стратегию Кутузова осенью и зимой 1812 г. Фельдмаршал был проницательным и уклончивым политиком, редко открывавшим кому-либо свои потаенные мысли. Он точно не стал бы торопиться признавать перед лицом кого-либо из русских, что его стратегия направляется политическими мотивами, поскольку это означало бы затронуть предмет, который касался императора, но никак не кого-либо из военачальников. Вероятно, безопаснее всего было бы предположить, что политические взгляды Кутузова были дополнительной причиной, по которой он предпочитал не рисковать своей армией в попытках пленить Наполеона или уничтожить его армию[440].

Александру I было известно — не в последнюю очередь от Вильсона — о нежелании Кутузова вступать в столкновение с отступавшим противником. Император потворствовал тому, чтобы англичанин писал ему, используя этого иностранца как дополнительный, «сторонний» источник информации о своих генералах, в то же время используя перехват и дешифровку переписки Вильсона с британским правительством, дабы удостовериться в том, что его английский «агент» не пытается втирать ему очки. Вильсон был одним из тех немногих, кто умолял императора возвратиться в ставку и взять на себя командование. Еще одним офицером, призывавшим императора к тому же, был полковник А.Ф. Мишо, который прибыл в Петербург 27 октября с известием о победе над Мюратом под Тарутино[441].

Александр I ответил Мишо следующее: «Все люди честолюбивы; признаюсь откровенно, что и я не менее других честолюбив; вняв теперь одному этому чувству, я сел бы с вами в коляску и отправился в армию. Принимая во внимание невыгодное положение, в которое мы вовлекли неприятеля, отличный дух армии нашей, неисчерпаемые средства империи, приготовленные мною многочисленные запасные войска, распоряжения, посланные мною в Молдавскую армию, — я несомненно уверен, что победа у нас неотъемлема, и что нам остается только, как вы говорите, пожинать лавры. Знаю, что если бы я находился при армии, то вся слава отнеслась бы ко мне, и что я занял бы место в истории; но когда подумаю, как мало я опытен в военном искусстве в сравнении с неприятелем моим, и что, невзирая на добрую волю мою, я могу сделать ошибку, из-за которой прольется драгоценная кровь моих детей, тогда, невзирая на мое честолюбие, я готов охотно пожертвовать моею славою для блага армии»[442].