Россия распятая

По подсчетам великого патриота России Дмитрия Ивановича Менделеева, приведенным в его «Заветных мыслях», численность русских к концу ХХ века должна была приближаться к 500 миллионам человек. Как известно, на 1 января 1995 года в России осталось 147 миллионов, а вместе с русскими «ближнего зарубежья» – 172—174 миллиона человек. И сегодня каждый день приносит новые волны демографической катастрофы. Как никогда нам нужна твердая государственная власть, которая бы исходила только из национальных интересов России. Пусть наши политики помнят недавнее изречение одного американского лидера: «В своей мировой политике мы исходим только из интересов Америки!» И это нормально для любого государства. Нас слишком долго приучали к мысли, что Россия должна быть трамплином для коммунистического будущего во всем мире. Сегодня нам оставили два пути: американской капиталистической демократии или возвращения к былой диктатуре КПСС. Но есть третий путь, есть третья сила возрождения великой исторической России. Как боятся этого пути и этой силы наши враги! Как жаждут новых великих потрясений!

* * *

Но возвращаюсь к тому времени, когда я, сидя в чужой четырехметровой кладовке, боролся за жизнь и право быть художником. После успеха в ЦДРИ были люди, которые хотели мне помочь, и, как я уже говорил, я жил только случайными портретами, которые мне заказывали представители московской интеллигенции. Известный актер Максим Штраух, так в жизни непохожий на Ленина, заказал мне портрет своей жены, актрисы Глезер. Вдова поэта Владимира Луговского Майя, удивительно красивая и интеллигентная женщина, жила в писательском доме напротив Третьяковской галереи. Она познакомила меня с живущим в этом же доме известным поэтом Павлом Антокольским, поразившим меня маленьким ростом, почтенностью возраста и очень живыми молодыми глазами, в которых светился ум и юмор.

Во время фестиваля я познакомился с Борисом Абрамовичем Слуцким. Он был удивлен, что до знакомства с Евтушенко я не знал о его существовании. Слуцкий, родившийся в 1919 году, прошел фронт. Евтушенко рассказывал мне, как он, будучи старше «молодых» поэтов, выступал вместе с ними, борясь за свою поэзию и популярность. Это был коренастый человек с рыжевато-русыми волосами, выдержанный и невозмутимый. В разговоре он был немногословен и иногда от внутренней деликатности и смущения становился багровым, от чего усы на его лице светлели, а глаза становились серо-стальными. «Вам, Илья, нужны заказчики, иначе вы умрете с голоду, – сказал он, рассматривая мою „квартиру“. – Я знаю, что вы уже нарисовали портрет Анатолия Рыбакова – он очень доволен вашей работой. Я говорил, – продолжал он, – с Назымом Хикметом; он хочет, чтобы вы нарисовали его жену. Как вы знаете, он турецкий поэт, а сейчас влюбился в почти кустодиевскую русскую женщину, очень простую на вид, – милая баба, и его очень любит».

Я заволновался: как, сам Назым Хикмет, великий поэт, друг Арагона, Пабло Неруды!… В свое время Лиля Яхонтова, его поклонница, подарила мне книгу стихов Хикмета, сказав, что это сложный и глубокий современный поэт. «Тебе будет особенно интересно, Ильюша, прочесть его поэму о Джоконде». Уже тогда я прослышал о его шибко коммунистических взглядах и даже о том, что в 20-е годы он рекомендовал занавеси Большого театра порезать на куски и раздать комсомолкам на юбки. Стихи Хикмета, не скрою, не произвели на меня никакого впечатления – они мне показались надуманными и непонятными, но я об этом постеснялся сказать Лиле, подарившей мне книгу его стихов. Лиля поняла это и, улыбнувшись сказала: «Блок тоже для многих непонятен, однако ты его любишь. Кстати, я бы тебе посоветовала – сделай рисунок, на котором бы предмет был нарисован с трех сторон – это было бы многоплановое познание мира. Не упирайся в академизм. Стремись выразить новое видение мира».