Россия распятая

И вот передо мной сидит яркая блондинка, действительно с красивым простонародным миловидным лицом – жена Назыма Хикмета. Во время чая поэт рассказывал мне о своих встречах с Пикассо и передал, что слышал от посетившего его недавно друга, будто Пикассо отозвался весьма одобрительно о моей работе «Сумерки». Я с удивлением спросил: «А как же он мог о ней отозваться положительно, если он ее не видел?» «Ваша работа, – ответил Назым, – была напечатана в журнале „Иль Контемпоранео“, в статье Паоло Риччи „Свобода реализма“. Это известный орган прогрессивной интеллигенции Италии, и даже я ее прочел», – пояснил турецкий поэт. Боясь, что Хикмет ждет от меня портрет жены в духе последних работ Пикассо, я тем не менее старался передать абсолютное сходство, а главное – ту особую задумчивость, которая, с моей точки зрения, была свойственна этой женщине. Легкими прикосновениями пастели я хотел дополнить ее «фарфоровость» и нежность голубых глаз. «Действительно, кустодиевская купчиха», – думал я. Ей портрет понравился, а он был явно недоволен: «Вам будет странно, Илья, но я особенно люблю ее ржаные, светлые ресницы, а вы явно с этим не справились». Быстрым движением Хикмет открыл ящик письменного стола и вытащил круглую лупу. Наведя ее на глаз жены, а потом на глаз, нарисованный мною на портрете, сказал: «Сосчитайте, сколько ресниц у нее и сколько у вас на портрете». Поначалу я, как и Слуцкий, судя по выражению его лица, решил, что заказчик шутит. В голове пронеслось: «Наверное, он не приемлет мой реализм и хочет намекнуть, что я отстал от столь любимого им авангарда». Но Назым Хикмет отнюдь не шутил. Забыв «Даму С веером» и другие портреты Пикассо, он требовал от меня именно перечисления ресничек на веках столь любимой им супруги. Прикасаясь острием карандаша к верхним и нижним векам портрета, я, не нарушая цельность «пятна», старался сделать ресницы как можно конкретнее, разумеется, не в ущерб художественности…

К моей радости, они остались очень довольны портретом. Спускаясь в лифте, Слуцкий задумчиво произнес: «Как странно, Назым яростно выступает за свободу художника, за его право видеть все по-своему, а тут пристал к вам с этими ресницами». Нахлобучивая свою шапку, заключил: «Но самое главное сделано – портрет ей понравился, сто рублей получены». Ласково улыбнувшись, продолжил: «Теперь вы должны нарисовать жену самого богатого писателя Саши Галича. Учтите только, что он, впрочем, как и я, – улыбнулся Слуцкий, – большой коммунист, и у власти, в отличие от меня, в большом почете. Мастерит даже, как я слышал, какой-то фильм о чекистах. Денег, повторяю, прорва – человек в зените».

* * *

Жил Галич, как мне помнится, у метро «Аэропорт» в писательском доме. Чистая, но какая-то будто казенная квартира, на полках тьма книжек: Новиков-Прибой, Куприн, Лев Толстой, Шолохов, Мамин-Сибиряк. Принял он нас равнодушно. Вальяжно развалясь в кресле, похлопывал домашними шлепанцами. Я вытащил доску, на которой был приколот кнопками лист ватмана. Вошла его жена с огромными светлыми глазами, коротко стриженная, худощавая и нежно-хрупкай, своим лицом чем-то напомнила мне Чаадаева. «Вам сколько нужно времени?»– спросил Галич. Поскольку мне сразу стала ясна концепция портрета, то на его воплощение, учитывая бешеное напряжение во время работы, мне нужен был час, не больше.