Россия распятая (Книга 1)

И вот в Ананьевском переулке, на первом этаже, где была моя комнатенка, появился великий певец со своей женой, итальянкой чешского происхождения. Поскольку у меня не было ванны, то я поставил как декорацию на нашей кухне вплотную к газовой плите обнаруженную Ниной на помойке тяжелую, на львиных лапах ванну из старого мрамора, пожелтевшего от времени. Видимо, ее выкинули при сносе одного из близлежащих старых особняков. Как в капле, здесь отразилась сатанинская суть сталинского "генплана реконструкции Москвы", придуманного Кагановичем и утвержденного еще в 1935 году. На деле это был план тотального сноса нашей древней столицы.

Марио дель Монако сразу обратил внимание на мою ванну - "как у древних римлян", с высокими бортами, вырубленную из цельной глыбы мрамора. Постучав по ней ногтем, он весело прокомментировал: "Илья, у нас такие ванны показывают только в национальных музеях, - я представляю, сколько ты проявил энергии, чтобы притащить сюда это сокровище!" Жена Марио, с короткой стрижкой рыжеватых волос, закивала головой: "Это просто чудо! Я уверена, что эта ванна времен Возрождения - я точно такую видела на выставке в Капитолийском дворце в Риме!" Боже, как мы не ценили московские помойки! Когда громили старую Москву, людей выселяли далеко на окраины. Зачем им везти туда старье? Его выбрасывали на помойку. В "старье" входили в том числе иконы и оклады, самовары, люстры и мебель, мраморные камины. "Утиль и барахло!" Советским людям это не было дорого в те годы...)

Переводчик из министерства культуры напомнил, что времени очень мало супругов ждут на правителъственном приеме в честь дружбы советского и итальянского народов. "Потому скорее показывайте свои картины! Он так хотел их увидеть!" - руководил переводчик. А Монако вдруг спросил с раздражением: "Объясни, пожалуйста, почему меня, артиста, поволокли на выставку достижений сельского хозяйства? Меня это абсолютно не интересует - я бы хотел прикоснуться к древней культуре русского народа, его истории, которая воплощена в великих русских операх".

Он положил мне руку на плечо: "Илья, я счастлив видеть твои работы и эти иконы - и ты должен сводить меня в древние соборы Кремля". Поймав настороженный взгляд переводчика, снова сказал настойчиво: "Я хочу видеть древнюю Россию, меня не интересуют фабрики, достижения вашей социалистической экономики, я певец, мне нужно увидеть иконы, фрески, старые монастыри... Какие идиоты составили в Министерстве культуры мою программу пребывания в Москве?" набросился он на оробевшего "соцреалиста в штатском", как мы называли некоторых переводчиков. "Илья покажет, а я буду переводить", - неожиданно запетлял тот, кивая в мою сторону. Остроту стычки смягчил Здислав Дудзик, напомнивший, что "Глазунов - это прекрасно, его работы потрясают, но польские читатели ждут ответов Марио на вопросы". Он сидел на диване, отхлебывая русский чай с диковинными для него медовыми пряниками. "Именно такие любили москвичи при Борисе Годунове", - улыбнулась ему Нина, говорящая по-английски.

"Итак вопрос первый, - начал Дудзик. - Кому вы обязаны тем, что стали певцом?" Марио, словно попробовав звучание своего голоса - божественного инструмента, - сверкнул темными глазами: "Во-первых, я как католик благодарен Богу, а во-вторых, сержанту".

Как вскинулись мы: "Почему сержанту и какому?" Монако спокойно оглядел наши озадаченные лица. "А очень просто, - объяснил он. - Дело было на фронте. Я был очень молод, горяч и первый старался выскочить на бруствер окопа, чтобы ринуться в атаку. Свистели пули - мы теряли многих солдат. И вдруг наш сержант отдал приказ: всем в атаку, кроме Марио - пусть караулит окоп. И так было много раз. Я готов был побить его, если бы не армейская дисциплина. Приказ сержанта - закон для подчиненных!" Марио посмотрел внимательно на Дудзика: "Наверное, это закон и в Красной армии, и в Польской?" ,

И продолжал рассказ. "Однажды я спросил его, когда нас не слышали, зачем он оставляет меня в окопе, а другие ходят в атаку?" Марио опустил глаза и откинулся на спинку дивана. "Сержант отчеканил: твое горло и твой голос принадлежат Италии - я слышал, как ты поешь. Мой долг сделать все, чтобы ты уцелел в этой мясорубке".