Россия - Разборка

- Он не отвечает на приветствия, - бесстрастно объяснил Калмыков. - Он отвечает только на прямые вопросы.

- Это удобно, - оценил Артист. - У меня есть к нему пара вопросов. Но разговаривать на голодный желудок... Красота-то какая! - воскликнул он, окинув взглядом стол. - Господин Мамаев не будет возражать, если мы слегка обедним этот натюрморт?

- Он не будет возражать, - подтвердил Калмыков.

- Я хотел бы получить разрешение от него.

- Спроси прямо.

- Пожалуй, воздержусь. Поверю тебе. А то вдруг он не разрешит? А жрать, если сказать по правде, охота. Бананы. Это хорошо. Киви. Тоже хорошо. Ананас. Замечательно!.. А это что за фрукт? - изумился Артист и обернулся к нам. - Вы только посмотрите!

В руках у него была зеленая ребристая граната Ф-1, именуемая в народе "лимонкой".

- Что это такое, господин Мамаев?

- Граната, - последовал ровный, как бы синтезированный на компьютере, ответ.

- Вам подсунули ее вместе с киви? Что делается на наших рынках, что делается! Как здесь оказался этот симпатичный фрукт?

- "Лимонка" была у него под подушкой, - ответил Калмыков.

- Ну и нервы у человека! Спать с гранатой под подушкой! Нет, на такое я неспособен. Банан я, пожалуй, съем, а этот фрукт возьму с собой. Позже его употреблю. Налетайте, джентльмены! - радушно предложил Артист и взялся за банан, как бы давая понять, что свою роль он исполнил и пора бы поработать языками и нам.

- Он отвечает на все вопросы? - спросил Боцман.

- На все, - кивнул Калмыков.

- В чем, по-вашему, смысл жизни, господин Мамаев?

- На такие вопросы он не отвечает.

- А на какие отвечает?

- На конкретные. Если ты хочешь узнать у него что-то конкретное, спрашивай.

- Как ни странно, но ничего конкретного я узнать у него не хочу, подумав, сообщил Боцман. - А ты? - спросил он у Артиста.

- Как ни странно, но я тоже.

- А у меня есть вопрос, - вмешался Муха. - Конкретный. Господин Мамаев, вы слышите, как кричат за окном птицы?

- Слышу.

- Что это за птицы?

- Вороны.

- Что, по-вашему, кричит эта? Вот эта, эта!

- Блядь, блядь.

- А вы говорите, что у меня извращенный слух! - укорил Муха. - Нормальный у меня слух!

- И долго он будет в таком состоянии? - поинтересовался Артист.

- Уже недолго, - ответил Калмыков и посмотрел на часы.

Семь тридцать.

- Ты ждешь восьми? - спросил я.

-Да.

- Ждешь, не поступит ли отмена приказа?

-Да.

- Она не поступит.

Я ожидал вопроса "Почему?", но Калмыков молчал.

- Приказ не будет отменен, потому что его некому отменить, - объяснил я. Вчера утром Буров был убит в своем кабинете. Через двадцать минут после того, как сбросил на твой пейджер приказ "Приступайте".

- Приказ отдан.

- Что ты будешь делать после этого?

- Не имеет значения.

- Тебя поймают. Рано или поздно.

- Не имеет значения.

- Для кого?

- Для меня.

- А для твоей жены? Для твоего сына?

Калмыков не ответил.

- Ты считаешь, что не можешь разрушить их жизнь, - сказал я. - Ты ошибаешься. Ты ее уже разрушил.

Он посмотрел на часы и встал.

- Вам лучше уйти.

- Никуда мы не уйдем! - заявил я. Но тут же почувствовал, как какая-то сила, как течение сильной реки, оттесняет меня к выходу. И тогда я заорал, понимая, что это последняя возможность исправить огромную, чудовищную жизненную несправедливость, которая совершалась на наших глазах: - Ты уже разрушил их жизнь! Ты уже разрушил ее! Два часа назад Юрий Сомов умер в реанимации!

Словно бы остановилась река.

- Это правда? - спросил Калмыков.

- Правда.

Он вернулся на свое место у стены, сел, но обнял руками не колени, а голову.

- У них больше никого нет. У них есть только ты, - сказал я, хотя говорить этого, возможно, было не нужно.

...Восемь десять.

Мамаев жил уже лишние десять минут.

- Приехали, - сказал Муха. Калмыков спросил:

- Они?

- Да, - сказал я. - Они.

Он встал и так и стоял с безвольно опущенными руками, с выражением растерянности на лице. Он стоял и смотрел, как вошли Тюрин и Док и расступились, пропуская Галину и Игната. Он стоял и смотрел на Галину и сына.

Она подошла к нему и положила руку на его плечо.

- Мы все знаем, Костя, - негромко сказала она. - Доктор нам все рассказал. Он рассказал нам все. Не нужно его убивать. Бог ему судья, Костя. Бог всем им судья. Ты вернулся. Не уходи от нас снова.

Игнат стоял у порога, и руки его были так же безвольно опущены, как у отца.

- Это твой отец, Игнат, - сказала Галина.

- Я знаю, - ответил он. - Я знаю! Я это знал еще там, в Сокольниках! Я кричал тебе! Я тебе кричал! Ты слышал?

- Да, - сказал Калмыков. - Я слышал.

- Спасибо вам, ребята, - проговорила Галина. - А теперь мы пойдем.

- Я отвезу вас, - предложил Док.

- У меня есть машина, - отказался Калмыков. - Там, в поселке.

- А что будет с этим? - спросил Артист, кивнув на Мамаева, сидящего в кресле с тем же торжественно-отрешенным видом.

- Ничего. Отойдет.

- И все забудет?

- Нет.

...Мы стояли у просторного, во всю стену, окна и смотрели, как по туманной дороге, подсвеченной снизу осенней листвой, идут, уходят, скрываются в тумане трое.

Святая троица.

...Док неожиданно повернулся, сгреб Мамаева за шиворот и подтащил к окну:

- Смотри на них, мразь! Молись на них!