Россия - Швеция. История военных конфликтов. 1142-1809 годы

Таким образом, Скопин-Шуйский, используя введенный голландцами принцип быстрого возведения полевых укреплений, сумел парировать качественный перевес польско-литовских отрядов и перешел в наступление, медленно, шаг за шагом оттесняя противника. Поляки оказались совершенно не готовы противопоставить что-либо серьезное этой тактике. Они по-прежнему делали ставку на полевое сражение, в котором рассчитывали одержать победу, имея перевес в коннице. Однако русский воевода и его иностранные советники, прекрасно понимая, что бросать недавно собранную и еще недостаточно сколоченную армию против опытного неприятеля слишком рискованно, упорно придерживались выбранной тактики. Полякам оставалось или пытаться штурмовать возводимые русскими ратниками, привычными к лопате и кирке, острожки, неся при этом большие потери, или же отступать. В дневнике о действиях гетмана Ружинского против наемников и русских, автором которого считается хорунжий Будило, говорится: "Гетман пошел на них с ним из-под Троицы к Александровской слободе, прибыл 12 ноября и стал наступать на русских и немцев, надеясь, что они дадут битву; но они по-прежнему стояли за палисадником и рогатками. Так как был холод и трудно было осадить их в том месте, то наши, ничего не сделав, а позанявшись лишь почти неделю передовою конною перестрелкой, должны были отойти назад"[336].

Убедившись в том, что такой способ позволяет ему бить поляков, практически ничем не рискуя, Скопин-Шуйский с успехом использовал его и дальше. Другой польский современник, автор описания похода короля Сигизмунда III в Россию, отмечал, что "этот Скопин, где только ему приходилось сражаться, везде строил, как нидерландцы, крепости". Возведение полевых укреплений, пресловутых острожков, оказалось чрезвычайно эффективной мерой. Если раньше русская пехота в открытом поле не могла успешно противостоять бурным атакам польской конницы, и даже знаменитый "гуляй-город" не давал необходимой защиты, то теперь, под прикрытием острожков, она могла успешно отражать натиск поляков и побеждать их.

Новая тактика придала смелости и уверенности русским ратникам, и они стали на равных драться с поляками, одерживая одну победу за другой. Умело применяя голландский военный опыт к российским условиям, Скопин-Шуйский сумел сделать то, чего до этого сделать не могли другие воеводы Василия Шуйского, посылаемые им против войска самозванца — разбить войско Лжедмитрия II и снять блокаду с Москвы. На возросшую боеспособность именно русской части армии Скопина-Шуйского указывал, к примеру, Видекинд. Отмечая плодотворность сотрудничества де ла Гарди и Скопина-Шуйского, он писал, что "в то время никого не было опытнее их двоих в военном деле; второй отличался осторожностью в своих планах, отлично умел укреплять свой лагерь и строить перед ним частокол из острых кольев, которых для этого он возил с собой 2 тысячи; первый, человек, дальновидный и неутомимый в деле, весьма требовательный в дисциплине, вел с собой хорошо обученных воинов"[337]. Поражение отрядов самозванца под Троицей и на подступах к Москве привело к распаду Тушинского лагеря и концу этой авантюры. Хотя вскоре после снятия блокады с Москвы юный князь умер, тем не менее накопленный опыт использования голландской военной системы в русских условиях не пропал даром.

В сражении под Клушином брат Василия Шуйского, князь Дмитрий Шуйский, поставленный командовать русской армией, поначалу не без успеха использовал элементы новой тактики — и строительство полевых укреплений, и использование пехотой длинных пик. Хотя само сражение под Клушино и было проиграно русскими, тем не менее они не могли не обратить внимания на то, что наемная пехота сумела одна, не прикрытая ни с флангов, ни с тыла, продержаться на поле боя несколько часов. Шведский историк Ю. Видекинд отмечал, что "из тех, кто покинув позиции, последовал за бегущими, многие были перебиты, а из тех, кто, оставшись на месте, действовал, как подобало, копьями и саблями, никто не был и ранен…". Объясняя причину отказа поляков атаковать немецкую пехоту, оставшуюся без прикрытия собственной конницы на поле боя, польский ротмистр Н. Мархоцкий писал, что "…с ней никто не столкнулся, обломав все копья о конницу". Длинные копья польских гусар (до 5,5–6 м) имели полое до рукояти древко, снижавшее его вес, но вместе с тем это приводило к тому, что при первом уже ударе оно легко ломалось, пробив доспехи противника. Однако без этого длинного копья атака против ощетинившейся пиками пехоты была бессмысленна и бесполезна — пикинеры поражали бы всадников и их коней, сами оставаясь неуязвимыми для неприятеля[338].