Россия собирает своих евреев

Зато непосредственные преемники Петра I проявляли в отношении евреев как религиозную, так и социальную нетерпимость. Время от времени они выражали озабоченность по поводу деятельности евреев-корчмарей и налоговых откупщиков и, начиная с 1727 г., периодически пытались выселить евреев с Украины [117]. Тем не менее евреи все же допускались в Россию на ярмарки. А поскольку властям регулярно приходилось подтверждать распоряжения об их изгнании, становится ясно, что эти приказы, по существу, не выполнялись.

Когда Российское государство в следующий раз принялось энергично бороться с евреями, побудил его к этому именно страх перед прозелитизмом. В 1738 г. власти расследовали дело отставного капитана русского флота Александра Возницына, который принял иудаизм под влиянием смоленского еврея Боруха Лейбова. Дело завершилось публичным сожжением обоих – и Возницына, и Лейбова – в Санкт-Петербурге, при большом стечении народа, 15 июля 1738 г. В технике следствия проявилась большая целеустремленность властей. Лейбов, сверх прочего, обвинялся в ритуальных пытках православной девочки-служанки с целью извлечения крови и в убийстве православного священника. Сенат доложил императрице Анне, что эти обвинения не удастся расследовать должным образом, если Лейбова казнят слишком поспешно. И тем не менее с казнью поторопились [118]. Только это происшествие заставило Анну подтвердить указ об изгнании евреев, подписанный Екатериной I в 1727 г., согласно которому все евреи должны были покинуть Украину [119].

Но всякая снисходительность кончилась раз и навсегда в 1741 г., с приходом к власти дочери Петра I, императрицы Елизаветы. Она отличалась большой набожностью и ярой нетерпимостью к иноверцам. В годы ее правления власти энергично взялись за насильственное обращение иноверцев в православие. В первую очередь это коснулось мусульман и евреев. 2 декабря 1742 г., возрождая указы своих предшественников, Елизавета провозгласила изгнание евреев – «этих ненавистников имени Христа Спасителя», на том основании, что их деятельность может принести лишь вред благочестивым христианам [120]. Но это вошло в явное противоречие с экономическими реалиями. В Сенат поступили петиции от властей Риги и Малороссии с просьбой позволить евреям хотя бы временно проживать в городах и участвовать в ярмарках, игравших такую важную роль в хозяйственной жизни страны. Однако невзирая на то, что Сенат не рекомендовал налагать полный и безоговорочный запрет на присутствие евреев в России, императрица осталась непреклонной. Она ответила следующей резолюцией: «От врагов Христовых не желаю интересной прибыли». Многие исследователи, не принимая во внимание те петиции, которые вызвали эту отповедь со стороны Елизаветы, видели в этом проявлении «московской» нетерпимости полное и законченное выражение позиции русского государства в отношении евреев [121]. Дополнительно возникло одно непредвиденное последствие от установления «санитарного кордона» против евреев. Пока в России не было польских евреев, ее религиозная культура оставалась свободной от польских антиеврейских предубеждений. До присоединения польских земель в самой России не случалось процессов о святотатстве и ритуальном убийстве. И даже после разделов Русская православная церковь не торопилась признавать почитание жертв ритуальных убийств, включенных в православный церковный календарь на польских территориях [122]. Что же касается Талмуда, то сомнительно, чтобы многие русские церковники вообще знали о его существовании. Для русского православного духовенства и для его паствы преступления евреев состояли в распятии Христа и упорном отрицании его божественной природы, чего казалось вполне достаточно, чтобы не впускать евреев в страну. Польские и западноевропейские приемы юдофобии – более изощренные и причудливые – здесь просто не понадобились.

Это положение отразилось в русской народной культуре, где полностью отсутствовала еврейская тема. Усиленные поиски исследователей XIX в. не помогли обнаружить созданных ранее XVIII в. народных пословиц или песен на русском языке, в которых плохо или хорошо говорилось бы о евреях [123]. (Лишь постепенно, после разделов, начали появляться первые заимствования из богатой кладовой украинского юдофобского фольклора. Причем эти пословицы часто были сколь антиеврейскими, столь же и антипольскими.) В своей магистерской диссертации по русскому лубку, или народной гравюре, Д.А. Ровинский четко подытожил ситуацию: «В прежние времена о евреях в Москве и не слыхивали, поэтому не существует никаких смешных картинок, их изображающих». Единственное найденное им исключение для XVIII в. представляет собой гравюра на дереве, изданная в Киеве Адамом Гошемским, с надписями на польском языке [124].