Россия: страна негасимого света

Лермонтов погиб от пули Мартынова. Лермонтов погиб под свист и улюлюканье дворцовой челяди. На известие о гибели Лермонтова Николай I написал: «Собаке собачья смерть». Но это не была смерть, учинённая конкретными людьми или конкретными сословиями. Это была гибель воина и рыцаря, который каждый раз в своих стихах уносился в небеса и совершал подвиг, прорываясь в область неведомого, в область неизречённого. Прорываясь в эту область, он захватывал в свои объятия силы небес, светоносные силы лазурного рая, возвращался с ними на землю и выливал эти ковши света в русскую поэзию, русскую жизнь и в русскую культуру. Такова миссия русского поэта, такова миссия русского кудесника, который улетает в своих стихах, как в своих молитвах, в небеса и возвращается, как пчела возвращается с цветка, принося на землю сладость мёда небесного.

Вся русская литература делает это — и ничто другое. И поэзия, и проза соединяют землю с небом, соединяют Русь земную с Русью небесной, с Русью предвечной. И русские художники заняты перенесением этих бессмертных сияющих сил из небес в нашу русскую действительность.

Когда в тридцатых годах в Германии загрохотали башмаки штурмовиков, и парадами по городам Германии двинулись солдаты вермахта, Лени Рифеншталь создала свой восхитительный и ужасный «Триумф воли». Где в черноте кружились, как карусели, белые бриллиантовые свастики, которые потом истерзали весь мир своими страшными остриями. Когда Гитлер вливал в души германского народа силы подземной тьмы, вооружая гитлеровского солдата, офицера тотальной ненавистью ада, направляя их в бой на остальные народы мира, Сталин отдал приказ вернуть в советскую культуру русскую классику: Пушкина, Лермонтова, Толстого, Тургенева… Русские песни, русские оперы, русские романсы. И советская русская жизнь наполнилась этими великими силами, великими энергиями, которые соединили душу советского русского человека с теми высотами, где нет смерти, где нет страха, где нет ненависти, где нет поражения. Советские люди вступили в Отечественную войну, сражаясь с темными силами ада. В этих сражениях Лермонтов, Пушкин, Толстой вместе с советскими солдатами атаковали германские редуты. Они садились в танки, они летели в самолётах, нанося штурмовые удары по германским позициям. И они пришли в Берлин. И Знамя Победы, которое трепетало в руках наших солдат, — оно трепетало в руках Лермонтова, Пушкина и Толстого.

Сегодня для России опять наступают грозные времена. На Украине грохочут башмаки Правого сектора. В Одессе горит огнём чудовищный крематорий, расстрельные рвы полнятся измученными и истерзанными. Украина превращается в русофобское фашистское государство. Мы отвечаем на это строительством нашего нового оружия, строительством самолётов, танков, орбитальных группировок. Но одновременно мы ответим на это возвращением Лермонтова, Толстого, романсов. «Я помню чудное мгновенье» и пушкинскую нежность, восторженность Блока, весь Серебряный век. И это опять соединит нас с эмпиреями, откуда Россия все века черпала свои непочатые бессмертные силы.

Мы вооружимся святой русской классикой. Мы вооружимся Лермонтовым. «Тихо светит месяц ясный в колыбель твою». «По небу полуночи ангел летел, и тихую песню он пел». «И молвил он, сверкнув очами: «Ребята! не Москва ль за нами? Умрёмте ж под Москвой». «За всё, за всё тебя благодарю я. За тайные мучения страстей, за горечь слёз, отраву поцелуя». «Настанет год, России чёрный год, когда царей корона упадёт». «А душу можно ль рассказать?» «Ночевала тучка золотая на груди утёса-великана». «В полдневный жар в долине Дагестана с свинцом в груди лежал недвижно я». «Одну молитву чудную твержу я наизусть».

Хвала Лермонтову!

Хвала бессмертному русскому стиху!

Хвала нашему поэтическому, длящемуся из века в век, молитвенному псалму!

Одухотворённый Оренбург [29]

Я продолжаю неутомимо ездить по России. Заполярье, Дальний Восток, Кавказ. Заводы, оборонные предприятия, полигоны, колхозы. Мне хочется убедиться в том, что моя страна жива, дышит, что мой народ сопротивляется напастям, что он творит, он украшает, развивает свою Родину, он верен своей стране и своему государству.

И вот я в Оренбурге. Удивительный край. Некогда он служил плацдармом, откуда империя, набирая мускулатуру, стремилась в Среднюю Азию, в степи Казахстана, в пески Туркмении и дальше — в оазисы Афганистана, к теплым морям, исполняя фантастическую, порой полубезумную мечту российских императоров. Это мессианство оренбургских казачьих полков, купцов, предпринимателей, а потом и христианских проповедников и просветителей. Но это мессианство ослабело и угасло, когда вокруг Оренбургской губернии сложились толщи великих имперских пространств.