Россия: у истоков трагедии 1462-1584

Феннелл пишет: «Конечно, жесткие методы на этой ста­дии не облегчили бы задачу управления городом; его [Ивана] несомненная непопулярность среди определен­ных членов [новгородской] общины возросла бы; лидеры оппозиции стали бы выглядеть жертвами в глазах публи­ки; торговцы, чьей поддержкой Иван весьма дорожил, могли стать противниками московского дела и таким об­разом сорвать ее [Москвы] экономическую программу»¹⁸. Согласен с этим и Борисов: «Князь Иван не хотел задевать самолюбие всего Новгорода. Напротив, он надеялся рас­колоть городскую общину изнутри и привлечь на свою сторону основную ее часть. Горожане должны были уви­деть в нем не завоевателя, а защитника, не разрушителя всего и вся, а строителя, призванного перестроить про­гнившее здание Великого Новгорода»¹⁹.

В РАЗНЫХ ВРЕМЕННЫХ ИЗМЕРЕНИЯХ

Все верно. Но как тут не вспомнить, что ни одно из этих соображений не пришло почему-то на ум Ивану Грозному во время его новгородской экспедиции 1570-го? Новго­родских торговцев разграбил он беспощадно, ничуть не заботясь ни о московской экономической программе, ни тем более о своей репутации «среди определенных членов общины». Этих «определенных членов» — вместе, впрочем, с неопределенными — он просто подверг массо­вой экзекуции. И уж конечно, мысль, что «жесткие мето­ды», если позволительно так назвать устроенную им кро­вавую баню, не смогут «облегчить задачу управления го­родом», не остановила его ни на минуту. Все слои населе­ния в Новгороде — и бояре, и духовенство, и богатые куп­цы, и бедные посадские люди, и даже нищие, которые по­среди свирепой зимы были изгнаны замерзать заживо за пределы городских стен, — истреблялись методически, безжалостно, целыми семьями.

Так почему внук пренебрег соображениями, которые бы­ли так важны для деда? Что лежало в основе этой ошелом­ляющей разницы? Свести разговор к несходству характе­ров деда и внука было бы в нашем случае сверхупрощени­ем. Ибо перед нами не просто разные люди, но политики, живущие словно бы в разных временных измерениях. Если политическое мышление деда пронизано заботой о буду­щем его «отчины», внук, подобно домонгольским князьям, думал о современной стране как о безгласной собственно­сти, как о «вотчине», которой он вправе распоряжаться, как ему заблагорассудится. Нельзя даже сказать, что он был лишен чувства ответственности за судьбу государства. Она просто не существовала для него — вне его собствен­ной судьбы.

Вернемся, однако, к деду. Разумеется, антимосковская партия в Новгороде не смирилась со своим поражением. Опять затеяла она интриги с Литвой — и опять пошло за нею вече. Измена была налицо. Через семь лет после пер­вого похода Иван III, вооруженный, как всегда, солидными документальными уликами, снова выступил против мятеж­ной отчины. И снова она была у его ног. И — что вы дума­ете? — он опять дает Феннеллу повод воскликнуть: «Мож­но только удивляться тому терпению, с которым Иван про­водил переговоры»²⁰. Впрочем, терпение терпением, но на этот раз великий князь расправился с оппозицией ради­кально и жестоко: ее лидеры были сосланы, а некоторые казнены, вечевой колокол снят, целые роды потенциаль­ных крамольников переселены на юг и на их место поса­жены верные люди.

Великий князь экспериментировал. Он пробовал разные формы сосуществования прошлого с будущим. В 1471-м Новгороду был дан шанс, оставаясь автономией, войти в строящееся национальное государство с максимальным сохранением своей «старины». Новгород этот шанс упус­тил: компромиссная комбинация «отчины» с «вольными мужами» не сработала. И, признав свое поражение, вели­кий князь ликвидировал «вольности». Но даже и тогда расправился он с оппозицией, а не с Новгородом. Пусть и лишенный автономии, Новгород нужен был ему как часть отчины, живая, здоровая и богатая, а не обращенная в пе­пел. Академик М.Н. Тихомирова авторитетно подтвержда­ет, что именно так дело после новгородских походов Ива­на III и обстояло: «Присоединение Великого Новгорода к России отнюдь не привело к падению его экономическо­го значения. Наоборот, после присоединения к Российско­му государству Новгород поднялся на новую, высшую сту­пень своего экономического развития». И даже «остатки прежней новгородской вольности сохранялись еще очень долго»²¹.

И столетие спустя, перед походом Грозного, это все еще был Великий Новгород, богатейший город земли рус­ской, самый развитый, самый культурный, все еще жемчу­жина русской короны. Но там, где проходила опричнина, и трава не росла. «Опричные судьи вели дознание с помо­щью жесточайших пыток... опальных жгли на огне... при­вязывали к саням длинной веревкой, волокли через весь город к Волхову и спускали под лед. Избивали не только подозреваемых в измене, но и членов их семей... летопи­сец говорит, что одни опричники бросали в Волхов свя­занных по рукам и ногам женщин и детей, а другие разъ­езжали по реке на лодке и топорами и рогатинами топи­ли тех, кому удавалось всплыть...»²²

Никогда больше не суждено было Новгороду стать Ве­ликим.