Россия (У окна вагона)

Бросается в глаза обилие книжных лавок и книг; говорят, не случайно: книга ходко "идет в массы". Бойко и живо в Охотном ряду. С отрадою осматриваешь давно невиданные вещи: землянику, крупные черные вишни, большие белые сливы, потом белугу, янтарную осетрину. Все это пропитано своим органическим вкусом, -- не то, что на Дальнем Востоке, где цветы без запаха и люди без родины... На Пречистенке в один из первых дней завидел обыкновенную репу у зеленщика, свежую, прямо с огорода, -- и не стерпел: тут же, на улице, принялся чистить и жевать. Соскучишься и по репе в далекой Маньчжурии!..

"Плоть воскресла!" -- припомнился животный, от нутра исшедший возглас Тана на заре нэпа. Плоть у Москвы, как у некоей лермонтовской героини, право же, не менее духовна, чем душа...

Теплом веет там отовсюду, родным теплом домашнего очага. Хороши уютные летние вечера у старого Пушкина, когда кругом гудящая толпа, мальчишки продают левкои и розы, загораются красные огоньки и голубые искры трамваев, и напротив -- привычный, милый силуэт Страстного монастыря... Хороши ранние летние рассветы, когда тихо на улицах и бульварах, бледны лица утреннею бледностью, редки извозчики и прохожие, словно выточены недвижные листья деревьев Пречистенского бульвара, веет бодрящей прохладою, и светлеет, встречая первый первые солнечные лучи, купол золотого Храма... Хороши и деловые московские дни: и в них -- дыхание домашнего очага...

А окрестности?.. Вечером, когда длинные тени и золотая земля, воистину неизреченна симфония запахов -- в ней и мед, и полынь, и свежесть ручья, и листья, и смолистые иглы. Вот и деревня -вкрапливаются в симфонию нотки дыма и черного хлеба. Русь Тургенева, Чехова, обреченная навсегда, -- ты еще догораешь в догорающих людях Тургенева, Чехова. И все же: люди уходят, а вот эти запахи, неизреченные, как символ, -- русские запахи пребывают, пребудут, только иначе воспринимаемые, осмысливаемые, изображаемые...

4-го августа.

Подходим к Омску. Жара. Равнина, залитая солнцем. Церкви. Трубы. Сижу за своим окном...

...Омск, как на ладони... Прошлое... Географические точки -рубцы на душе. Минувшее мелькает в сознании, подобно вот этим телеграфным столбам, вот этим лентам красных вагонов... Куломзино.

Иртыш... Помню длинные вечера, запах плотов, там и сям непременный "Шарабан"... Белая мечта, белый сумбур... Усилия... Бессилие... Домик у Иртыша... Мимо, мимо!..

Вокзал. Вот с этого перрона провожал в Париж Ключникова. Он тогда бредил Версалем, а я -- Москвой... Теперь вот встретились в Москве -по-новому, но в то же время по-старому, верные себе, пусть каждый по-своему, -

Не тронуты в душе все лучшие надежды

И не иссякло в ней русло творящих сил...

...Дальше едем, Омск позади. Степь. Бледно-голубое небо. Раскаленный воздух... Пишу Лежневу отзыв о его "России" в связи с трехлетним ее юбилеем. Хочет напечатать коллекцию откликов в 6-м номере.

В отзыве ценю журнал за "глубоко интеллигентный (не интеллигентский)" облик, за идеологическую самостоятельность. В ней его смысл. Больше всего ему нужно ее блюсти.

И дальше -- уже "вообще", -- "Революционная диктатура отнюдь не должна непременно осуществляться в идеологически спертом воздухе. Русская революция есть огромнейший исторический факт, -- она будет оформляться в различных планах и различными категориями. На исходе восьмого года диктатуры явственно ощущается вся многогранность и сложность ее исторических истоков и ее объективного смысла. Пора вскрывать эту многогранность, уяснять этот смысл. Политическая монолитность революционной власти должна по условиям времени сохраниться, -- но приходит пора, когда она может являться результатом широкой идеологической гармонии, а не бедного мотивами, нарочитого униссона. Революция -- мощный ритм, а не кургузый такт".

Увидит или не увидит свет эта скромная сентенция? Конечно, на севере цветы блеклы, но это все-таки цветы.

Милый, милый север, -- и таким лучше ты всяких тропиков, и скромные цветы твои дороже сердцу всех заморских пальм и олеандров и уж тем более всех этих орхидей дряхлеющего, распадающегося духа.

...Ну, я теперь назад, к Москве. Пока, как живая, стоит в глазах.

Сегодня -- о мавзолее. О том, самом, о коем сказано кем-то из нынешних одослагателей,

Пусть каждый шаг и каждый взгляд

Равняется на мавзолей.

Несмотря на подобные оды, непременно хотел побывать там: мавзолей -- скиния революционной Мекки. Побывал, и впечатление глубоко проникло в душу.

Большая очередь. Хвост загибает на Ильинку. Но движется вперед быстро и почти безостановочно. Тихий говор... Сзади меня какие-то учительницы из провинции, впереди -- молодой красноармеец. Вот с таким же, как у этого, выражением лица, помню, смотрел на гробницу Императора в Доме Инвалидов рядом со мною такой же юный французский солдат....

Движемся. Сначала, предъявив какое-либо удостоверение, нужно получить билетик, затем перейти площадь и стать в черед уже у самого мавзолея. Иду. Вечереет...