Россия. Уроки прошлого, вызовы настоящего

Ксендз Гриневский, оказавшись перед выбором: служить Господу — на небесах, либо чекистам — на грешной земле, выбрал последних. 25 июня 1920 года на его квартире угодил в засаду агент польской резидентуры, служащий броневых частей Московского военного округа некий Гржимайло. Ему, как и Добржинскому, удалось вырваться из засады. Во время погони и завязавшейся перестрелки он был убит неподалеку от Никитских ворот Кремля. При нем чекисты обнаружили любопытный документ, из которого следовало, что Гржимайло являлся членом «Московского охотничьего общества». Их заинтересовало больше другое: в записях Гржимайло в числе «охотников» числился Добржинский. Новая ниточка в поиске в конце концов привела чекистов к польскому резиденту. На этот раз Сверчка взяли без единого выстрела. Идейный противник Советской власти и «военная косточка», свято чтивший кодекс офицерской чести, Добржинский категорически отказывался давать показания. Интенсивные допросы и угрозы смертью не дали результатов.

Контрразведка — это особое искусство, где требуется незаурядный ум. В поединке умов особоуполномоченный Особых отделов ВЧК А. Артузов оказался более искусным, чем Добржинский. Он изменил тактику допросов. Теперь они походили скорее на спор двух идейных противников. Такой подход оправдал себя. Артузов нашел путь не только к уму, но и к сердцу польского резидента.

Спустя много лет, 22 марта 1937 года он так вспоминал о том поединке с Добржинским:

«…дело Сосновского (Эту фамилию Добржинский взял себе после перехода на службу в ОО ВЧК. — Авт.) было не маленьким делом ВЧК. За него я получил орден. Я знаю, что Дзержинский советовался с Лениным по этому делу…

В 1920 году во время войны я поймал Сосновского, который был главным резидентом польского штаба на советской территории. Во что бы то ни стало, я должен был добиться его показаний и выдачи его большой сети польских офицеров и прочих шпионов.

При арестах эти молодые польские патриоты отстреливались и не сдавались живыми (так был убит один помощник Сосновского. Его мы выследили еще до поимки Сосновского)…

От показаний Сосновского зависела судьба военной польской разведки во время войны 1920 года. И я добился показаний. Причем помогли не угрозы (они не действовали), а сила аргументов Ленинской партии…

Дзержинский разрешил обещать Сосновскому — не стрелять идейных пилсудчиков из его людей, а выпустить в Польшу под честное слово — не заниматься больше шпионажем против нас.

На этом условии Сосновский дал свои показания. Мы сыграли на его революционном романтизме и сняли польскую сеть. Обещание было приказано выполнить. Несколько польских офицеров было выпущено после политической обработки…»

Для них, революционных романтиков, к каковым, вне всякого сомнения, относились и Артузов с Дзержинским, честное слово имело свою и весьма высокую цену. Дав его Добржинскому, Артур Христианович рассчитывал этим не только нейтрализовать польскую разведывательную сеть. Он смотрел гораздо дальше. В лице польского резидента Артузов увидел не только профессионала с незаурядными способностями, а и глубоко порядочного человека. Такой, став союзником советской власти, мог принести значительную пользу в решении не только тактических, а и стратегических задач. Для достижения этой цели Артузов, выбрал, пожалуй, единственно правильный путь. Противника, которого нельзя ни купить, ни запугать, можно сделать своим союзником лишь силой убеждения.

Ради этого Артузов не жалел ни времени, ни сил. Дело сдвинулось с мертвой точки, когда он подключил к допросам — беседам с Добржинским видного деятеля ЦК компартии Польши Ю. Мархалевского. Авторитет бывшего узника царских тюрем и блестящие полемические способности произвели впечатление на Игнатия.

Позже он вспоминал-