20 июня 1941 года в Москве выдалось необычайно жарким. На небе не было ни облачка. Солнце палило немилосердно. К полудню под его жгучими лучами начинал плавиться асфальт, железные крыши домов раскалялись как сковородки, а воздух обжигал дыхание. В зыбком мареве столица напоминала сюрреалистические пейзажи с полотен знаменитого испанца Сальвадора Дали. Незадолго до заката солнца прошел сильный ливень, и летнее пекло на время отступило. Со стороны Москвы-реки повеяло освежающей прохладой. Уставшее за день солнце, скользнув последними лучами по неприступным стенам Кремля, ярким отблеском полыхнуло на златоглавых куполах соборов и скатилось за горизонт.
Вечерние сумерки опустились на город, и он ожил. Пестрые, разноголосые людские ручейки захлестнули улицы. В парках и скверах, сверкая медью, играли духовые оркестры. На танцевальных площадках молодежь самозабвенно отдавалась новым модным танцам — фокстроту и тустепу. В летних кинотеатрах зрители, наблюдая за забавными приключениями героев музыкальных комедий «Волга-Волга» и «Весёлые ребята», заходились от хохота. Они не подозревали, что всего через сутки война, безжалостно ворвавшись в их жизнь, разделит на живых и мертвых. Она, подобно зловещему, ядовитому облаку, наползала на СССР.
Вооруженная до зубов армада вермахта и европейских сателлитов фашистской Германии изготовилась для вероломного нападения. Баки самолетов, танков и машин были заправлены под завязку, орудия расчехлены, личный состав обеспечен трехдневным сухим пайком, а фляжки наполнены шнапсом. Командиры частей заняли места на наблюдательных пунктах и ждали наступления часа «Ч». То, что они видели в последние дни на советской территории, вызывало неподдельное изумление.
Опытный взгляд тех, кто имел за спиной три года войны, не замечал признаков подготовки подразделений Красной армии к боевым действиям. Их служебно-хозяйственная деятельность подчинялась распорядку предвыходного дня. На спортивных городках гудел задорный людской муравейник, у бань царило веселое оживление, перед клубами, на летних площадках киномеханики натягивали экраны, вокруг них вился рой неугомонной ребятни.
День подошел к концу. Вечерние сумерки быстро сменились июньской ночью. Она длилась недолго. Порывистый ветер сорвал молочно-белую вуаль, укрывавшую Буг, и мелкая рябь сморщила зеркальную поверхность. Звезды трепетно мигнули и растворились в иссини бездне неба. В кустах робко защебетали птицы. Хрустально-чистый воздух, в котором смешались запахи полевых цветов, стал недвижим. Предрассветные сумерки сгустились, и через мгновение восток озарила яркая вспышка. Из-за горизонта появилась алая, как кровь кромка диска солнца. Последний мирный день вступил в свои права.
Командующий 3-й танковой группой генерал-полковник Г. Гот приник к стереотрубе. В окуляре отчетливо просматривались огневые точки Брестской крепости. На берегу Буга сквозь маскировку проглядывала тонкая паутина траншей и окопов. Гот внимательно вглядывался в оборонительные позиции, но так не обнаружил признаков усиления постов. Жизнь гарнизона крепости и пограничной заставы шла своим повседневным чередом.
За стенами крепости также царила почти идиллическая, пасторальная благодать. Начался первый укос сочного, ароматного разнотравья. Село опустело. На заливных лугах пестрым цветником рассыпались косари. У реки, на сходнях, женщины стирали и полоскали белье. В мелководной заводи плескалась и смеялась беззаботная ребятня.
Личные наблюдения генерала подтверждали данные войсковой разведки — русские не подозревали о грядущей войне. Позже, в своих мемуарах Гот так описал тот последний мирный день:
Роковые иллюзии вождя
Война стояла на пороге СССР, а в Кремле Сталин продолжал находиться в плену иллюзий. Он полагал, что до решающей схватки с фашизмом у него оставалось несколько месяцев. Позже, в августе 1942 года при личной встрече с премьером-министром Великобритании Черчиллем Сталин заметил: