Читаем Россия в глобальном конфликте XVIII века. Семилетняя война (1756−1763) и российское общество полностью

Возможно, это связано еще и с тем, что официальная риторика скорее избегала памяти о Семилетней войне. С самого начала подчеркивая, что Россия вступает в войну, лишь исполняя союзные обязательства, отечественная пропаганда стремилась к демонстрации миролюбия и нежелания воевать. Это, в частности, хорошо прослеживается в торжественных одах, которые, следует отметить, были немногочисленны. Ведущие одописцы М. В. Ломоносов и А. П. Сумароков за 5 лет посвятили событиям Семилетней войны в общей сложности всего пять торжественных од (а Сумароков еще балет «Новые лавры»). Характерно при этом, что оды Ломоносова одновременно приписаны и победам над пруссаками, и еще какому-нибудь событию: тезоименитству или рождению государыни[964]. В сочетании с известной нерешительностью российской армии в целом ряде кампаний Семилетней войны эта позиция «помощной стороны»[965] вполне могла привести к тому, что отнюдь не все заметили, как война началась. Это косвенно подтверждается дневниковыми записками В. А. Нащокина, в которых его собственные свидетельства перемежаются выписками из периодики и цитатами из различных документов. Благодаря своему весьма высокому положению и близости ко двору Нащокин был весьма осведомленным человеком и потому стремился анализировать отраженные в прессе события, предугадывая их последствия. Так, в записях за 1751 г. (точнее датировать нет возможности) он отметил «прусского двора оказательные поступки против полномочного российского министра г. Гроса»[966], вероятно, еще до последовавших за этим скандала и разрыва дипломатических отношений между Россией и Пруссией. В некоторых случаях Нащокин прямо говорит о том, что то или иное событие недостаточно отмечено прессой, как, например, союзный договор Пруссии с Англией 1756 г.: «В начале сего года небеззнатное дело вдруг оказалось, что о том отнюдь слуха не было, а 6 февраля в полученных газетах между прочими ведомостьми из Лондона <…> напечатано, что <…> минувшего генваря 16 числа ввечеру был великий совет в Сен-джамсе, в котором подписан трактат между дворами английским и прусским <…> А более для того, что ожидается, какой случай между Францией и английским двором произойдет: война или мир? в том будет участие иметь прусский двор, как означилось в учиненном между оными дворами трактате»[967]. Задаваясь вопросом, приведет ли этот договор к войне, Нащокин исподволь подчеркивает, что те закономерности, которые ясны ему как человеку, интересующемуся большой политикой и положением при европейских дворах, очевидны не всем читателям газет.

В процессе осмысления Прусской войны, безусловно, сыграла свою роль и неоднозначность восприятия заключенного Петром III мира, условия которого в основном были подтверждены и Екатериной II, на чье царствование пришлась большая часть жизни мемуаристов. Война, которая долго и неочевидно разгоралась, закончилась неоднозначно. Бурные внутренние события, происходившие в России в первой половине 1762 г., несколько затмили внешнеполитические обстоятельства. Для тех же, кто находился в Заграничной армии, собственно война не закончилась, так как началась подготовка к походу на Данию, а Чернышевский корпус и вовсе перешел в распоряжение недавнего противника. В этих обстоятельствах в повседневной жизни рядового офицера, не склонного к рефлексии по поводу решений командования и не имеющего возможности выйти в отставку (такого, как, например, Хомяков), ничего не изменилось.

В то же время даже на столь небольшой выборке видно, что Семилетняя война стимулировала стремление к фиксации повседневной жизни в дневниковой форме. Болотов в годы войны вел несохранившийся «Журнал походу нашему»[968], Прозоровский начал вести дневник сразу после окончания Семилетней войны и сожалел, что не делал этого раньше. Судя по той подробности, с которой Хомяков перечисляет все движения своего полка, он тоже не мог обойтись без записей. Наконец, генерал-майор С. И. Мосолов, мемуарист более позднего времени, пишет, что его отец, капитан артиллерии, владевший немецким языком, оставил ему некоторые свидетельства своего участия в Прусской войне: «Отец мой всю войну служил Семилетнюю против Пруссии и был в разных баталиях и походах, о чем мне мать после часто говорила и отдала мне все книги военные и тетради его руки»[969].

Поэтому в известном смысле можно говорить об эффекте отложенного действия. Не случайно ни одна из ключевых фигур Семилетней войны с российской стороны: П. С. Салтыков, В. В. Фермор, З. Г. Чернышев, П. А. Румянцев, П. И. Панин, В. И. Суворов и т. д. – не написала мемуаров[970]. Вероятно, им просто не приходило это в голову, в том числе и потому, что иногда их образование и кругозор были недостаточными. Зато об этом задумалось следующее поколение, те, кто, почувствовав себя участником мировой истории, попытался этот момент зафиксировать, а впоследствии осмыслить, подводя итог прожитой жизни.

Приложение. Публикация документов

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

1937. Трагедия Красной Армии
1937. Трагедия Красной Армии

После «разоблачения культа личности» одной из главных причин катастрофы 1941 года принято считать массовые репрессии против командного состава РККА, «обескровившие Красную Армию накануне войны». Однако в последние годы этот тезис все чаще подвергается сомнению – по мнению историков-сталинистов, «очищение» от врагов народа и заговорщиков пошло стране только на пользу: без этой жестокой, но необходимой меры у Красной Армии якобы не было шансов одолеть прежде непобедимый Вермахт.Есть ли в этих суждениях хотя бы доля истины? Что именно произошло с РККА в 1937–1938 гг.? Что спровоцировало вакханалию арестов и расстрелов? Подтверждается ли гипотеза о «военном заговоре»? Каковы были подлинные масштабы репрессий? И главное – насколько велик ущерб, нанесенный ими боеспособности Красной Армии накануне войны?В данной книге есть ответы на все эти вопросы. Этот фундаментальный труд ввел в научный оборот огромный массив рассекреченных документов из военных и чекистских архивов и впервые дал всесторонний исчерпывающий анализ сталинской «чистки» РККА. Это – первая в мире энциклопедия, посвященная трагедии Красной Армии в 1937–1938 гг. Особой заслугой автора стала публикация «Мартиролога», содержащего сведения о более чем 2000 репрессированных командирах – от маршала до лейтенанта.

Олег Федотович Сувениров , Олег Ф. Сувениров

Документальная литература / Военная история / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука