Россия в канун войны и революции. Воспоминания иностранного корреспондента газеты «Таймс»

Читая комментарии Уоллеса, нельзя не увидеть в них отражение его собственной философии, основанной на уверенности в том, что «западная цивилизация», если воспользоваться его выражением, – это и есть та цель, к которой медленно движется Россия. Однако следует признать, что в некоторых фундаментальных аспектах сам Уоллес не был особенно приспособлен к современному миру. Он воспитывался как представитель привилегированного сословия, и жадная любознательность и острый аналитический ум, с которыми он обращался ко многим сторонам русской жизни, не распространялись на новые формы индустриализма. Он высмеивал страх, выражаемый многими россиянами, что крестьяне превратятся в пролетариат и «поглотят общество», отмечая, что на Западе люди, «которые каждый день проводят свою жизнь среди пролетариата», не боятся его. «Конечно, вполне возможно, что их точка зрения на этот предмет правильнее, чем наша, – тем не менее замечает он, – что, быть может, однажды нас, как и людей, спокойно живущих на склонах вулкана, грубо лишат иллюзий о нашей мнимой безопасности». Этот довольно-таки тревожный подход к зарождающейся общественной массе отразился и в его отношении к радикальным движениям. С нигилистами и популистами он неплохо справляется, но на рубеже веков радикалы стали уже не столь живописными, и в их программах и взглядах Уоллес ориентировался уже не так свободно.

Мы сожалеем и о том, что его викторианская сухость или, может быть, профессиональная сдержанность как известного публициста не позволила ему поделиться своим знакомством с некоторыми из главных действующих лиц российской сцены. Он лично знал Николая II и имел длительные беседы с Витте, Столыпиным и многими другими, но, за некоторыми исключениями, их личности остаются довольно расплывчатыми, а что касается их взглядов, то мы находим лишь несколько обобщений. Но, несмотря на то, что некоторые его суждения вызывают оговорки, его глубокое понимание России после освобождения крестьян производит большое впечатление.

В начале Первой мировой войны Уоллесу предложили написать брошюру с объяснением позиции России как союзника Великобритании. Это задание позволило ему в общих чертах изложить свою интерпретацию событий в России. Он признал ее отсталость, которую объяснял геополитическими причинами – «она начинала с невыгодных позиций», – и обращал внимание читателей на то, что страна достигла после Крымской войны. Он отметил, что реформы 1860-х годов имели большой успех, но многие россияне были разочарованы тем, что прогресс идет недостаточно быстро, и в силу этого возникло революционное движение, кульминацией которого стало убийство Александра II. Новый период реформ начался после 1905 года, и Уоллес полагал, что к тому времени все классы общества прониклись желанием воспроизвести европейский уровень цивилизации на русской земле. Он возлагал особые надежды на политическое образование русских. Хотя форма, в которой его взгляды выражены в этой брошюре, возможно, была обусловлена лояльностью к союзнику во время войны, они, вне всяких сомнений, в точности соответствовали мнениям просвещенного Запада 1914 года. Разница между традициями России и Запада ни для кого не составляла секрета, но быстрые перемены последних десятилетий дали повод ожидать, что Россия будет развиваться по европейскому пути.

Все изменилось с началом войны, которая ослабила силы все еще слаборазвитой страны и подорвала авторитет ее властей. Однако мы слишком многого требовали бы от Уоллеса, полагая, что он должен был предвидеть грядущий взрыв, и в наблюдениях о России, какой она была при последних трех царях, на Западе с ним мало кто мог потягаться.

Сирил Э. Блэк

Часть первая. Государство и общество

Глава 1. Имперская администрация и чиновничество

Мои административные изыскания начались с Новгорода. Одна из причин, подвигших меня провести зиму в этой губернской столице, заключалась в том, что я мог бы изучить там губернское управление, и как только мне выдалась возможность познакомиться кое с кем из начальствующих чиновников, я тут же поведал им о своих замыслах. С благожелательностью, свойственной русским образованным сословиям, все они вызвались оказать мне всяческую помощь, но некоторые из них, по зрелом размышлении, как видно, нашли причины сдержать свой первый великодушный порыв. Среди них оказался и вице-губернатор, господин немецкого происхождения и в силу этого факта человек более педантичный, нежели истинный русский. Когда я однажды вечером заехал к нему и напомнил о дружеском предложении, к моему удивлению, оказалось, что он уже успел передумать. Вместо того чтобы ответить на мой первый простой запрос, вперил в меня пристальный взгляд, как будто пытаясь обнаружить какую-то тайную злонамеренность, а затем, приняв вид чиновничьего достоинства, сообщил мне, что, поскольку я не уполномочен министром проводить подобные изыскания, он ничем не может мне помочь и, само собой, не допустит меня к архивам.