Россiя въ концлагере

Театральнымъ жестомъ -- если только бываютъ такiе театральные жесты -урка подымаетъ подолъ своего френча и изъ подъ подола глядитъ на зава голое и грязное пузо.

-- Товарищъ завeдующiй, -- продолжаетъ вопить урка, -- я же такъ безъ одежи совсeмъ къ чертямъ подохну.

-- Ну, и дохни ко всeмъ чертямъ.

Урку съ его голымъ пузомъ оттираютъ отъ прилавка. Подходитъ группа рабочихъ. Всe они въ сильно поношенныхъ городскихъ пальто, никакъ не приноровленныхъ ни къ здeшнимъ мeстамъ, ни къ здeшней работe. Они получаютъ -- кто валенки, кто тeлогрeйку (ватный пиджачокъ), кто рваный бушлатъ. Наконецъ, передъ завскладомъ выстраиваемся всe мы трое. Завъ скорбно оглядываетъ и насъ, и наши очки.

-- Вамъ лучше бы подождать. На ваши фигурки трудно подобрать.

Въ глазахъ зава я вижу какой-то сочувственный совeтъ и соглашаюсь. Юра -- онъ еле на ногахъ стоитъ отъ усталости -- предлагаетъ заву другой варiантъ:

-- Вы бы насъ къ какой-нибудь работe пристроили. И вамъ лучше, и намъ не такъ тошно.

-- Это -- идея...

Черезъ нeсколько минутъ мы уже сидимъ за прилавкомъ и приставлены къ какимъ-то вeдомостямъ: бушлатъ Пер. -- 1, штаны III ср. -- 1 и т.д.

Наше участiе ускорило операцiю выдачи почти вдвое. Часа черезъ полтора эта операцiя была закончена, и завъ подошелъ къ намъ. Отъ его давешняго балагурства не осталось и слeда. Передо мной былъ безконечно, смертельно усталый человeкъ. На мой вопросительный взглядъ онъ отвeтилъ: {65}

-- Вотъ ужъ третьи сутки на ногахъ. Все одeваемъ. Завтра кончимъ -- все равно ничего уже не осталось. Да, -- спохватился онъ, -- васъ вeдь надо одeть. Сейчасъ вамъ подберутъ. Вчера прибыли?

-- Да, вчера.

-- И на долго?

-- Говорятъ, лeтъ на восемь.

-- И статьи, вeроятно, звeрскiя?

-- Да, статьи подходящiя.

-- Ну, ничего, не унывайте. Знаете, какъ говорятъ нeмцы: Mut verloren -- alles verloren. Устроитесь. Тутъ, если интеллигентный человeкъ и не совсeмъ шляпа -- не пропадетъ. Но, конечно, веселаго мало.

-- А много веселаго на волe?

-- Да, и на волe -- тоже. Но тамъ -- семья. Какъ она живетъ -- Богъ ее знаетъ... А я здeсь уже пятый годъ... Да.

-- На мiру и смерть красна, -- кисло утeшаю я.

-- Очень ужъ много этихъ смертей... Вы, видно, родственники.

Я объясняю.

-- Вотъ это удачно. Вдвоемъ -- на много легче. А ужъ втроемъ... А на волe у васъ тоже семья?

-- Никого нeтъ.

-- Ну, тогда вамъ пустяки. Самое горькое -- это судьба семьи.

Намъ приносятъ по бушлату, парe штановъ и прочее -- полный комплектъ перваго срока. Только валенокъ на мою ногу найти не могутъ.

-- Зайдите завтра вечеромъ съ задняго хода. Подыщемъ.

Прощаясь, мы благодаримъ зава.

-- И совершенно не за что, -- отвeчаетъ онъ. -- Черезъ мeсяцъ вы будете дeлать то же самое. Это, батенька, называется классовая солидарность интеллигенцiи. Чему-чему, а ужъ этому большевики насъ научили.

-- Простите, можно узнать вашу фамилiю?

Завъ называетъ ее. Въ литературномъ мiрe Москвы это весьма небезызвeстная фамилiя.

-- И вашу фамилiю я знаю, -- говоритъ завъ. Мы смотримъ другъ на друга съ ироническимъ сочувствiемъ...

-- Вотъ еще что: васъ завтра попытаются погнать въ лeсъ, дрова рубить. Такъ вы не ходите.

-- А какъ не пойти? Погонятъ.

-- Плюньте и не ходите.

-- Какъ тутъ плюнешь?

-- Ну, вамъ тамъ будетъ виднeе. Какъ-то нужно изловчиться. На лeсныхъ работахъ можно застрять надолго. А если отвертитесь -- черезъ день-два будете устроены на какой-то приличной работe. Конечно, если считать этотъ кабакъ приличной работой.

-- А подъ арестъ не посадятъ?

-- Кто васъ будетъ сажать? Такой же дядя въ очкахъ, {66} какъ и вы? Очень мало вeроятно. Старайтесь только не попадаться на глаза всякой такой полупочтенной и полупартiйной публикe. Если у васъ развито совeтское зрeнiе -- вы разглядите сразу...

Совeтское зрeнiе было у меня развито до изощренности. Это -- тотъ сортъ зрeнiя, который, въ частности, позволяетъ вамъ отличить безпартiйную публику отъ партiйной или "полупартiйной". Кто его знаетъ, какiя внeшнiя отличiя существуютъ у этихъ, столь неравныхъ и количественно, и юридически категорiй. Можетъ быть, тутъ играетъ роль то обстоятельство, что коммунисты и иже съ ними -- единственная соцiальная прослойка, которая чувствуетъ себя въ Россiи, какъ у себя дома. Можетъ быть, та подозрительная, вeчно настороженная напряженность человeка, у котораго дeла въ этомъ домe обстоятъ какъ-то очень неважно, и подозрительный нюхъ подсказываетъ въ каждомъ углу притаившагося врага... Трудно это объяснить, но это чувствуется...

На прощанье завъ даетъ намъ нeсколько адресовъ: въ такомъ-то баракe живетъ группа украинскихъ профессоровъ, которые уже успeли здeсь окопаться и обзавестись кое-какими связями. Кромe того, въ Подпорожьи, въ штабe отдeленiя, имeются хорошiе люди X, Y, и Z, съ которыми онъ, завъ, постарается завтра о насъ поговорить. Мы сердечно прощаемся съ завомъ и бредемъ къ себe въ баракъ, увязая въ снeгу, путаясь въ обезкураживающемъ однообразiи бараковъ.

Послe этого сердечнаго разговора наша берлога кажется особенно гнусной...

ОБСТАНОВКА ВЪ ОБЩЕМЪ И ЦEЛОМЪ