Россiя въ концлагере

Внутри, вдоль длинныхъ сторонъ барака, тянутся ряды сплошныхъ наръ -по два этажа съ каждой стороны. Въ концахъ барака -- по желeзной печуркe, изъ тeхъ, что зовутся времянками, румынками, буржуйками -- нехитрое и, кажется, единственное изобрeтенiе эпохи военнаго коммунизма. Днемъ это изобрeтенiе не топится вовсе, ибо предполагается, что все населенiе барака должно пребывать на работe. Ночью надъ этимъ изобрeтенiемъ сушится и тлeетъ безконечное и безымянное вшивое тряпье -- все, чeмъ только можно обмотать человeческое тeло, лишенное обычной человeческой одежды.

Печурка топится всю ночь. Въ радiусe трехъ метровъ отъ нея нельзя стоять, въ разстоянiи десяти метровъ замерзаетъ вода. Бараки сколочены наспeхъ изъ сырыхъ сосновыхъ досокъ. Доски разсохлись, въ стeнахъ -- щели, въ одну изъ ближайшихъ къ моему ложу я свободно просовывалъ кулакъ. Щели забиваются всякаго рода тряпьемъ, но его мало, да и во время перiодическихъ {61} обысковъ ВОХР тряпье это выковыриваетъ вонъ, и вeтеръ снова разгуливаетъ по бараку. Баракъ освeщенъ двумя керосиновыми коптилками, долженствующими освeщать хотя бы окрестности печурокъ. Но такъ какъ стеколъ нeтъ, то лампочки мигаютъ этакими одинокими свeтлячками. По вечерамъ, когда баракъ начинаетъ наполняться пришедшей съ работы мокрой толпой (баракъ въ среднемъ расчитанъ на 300 человeкъ), эти коптилки играютъ только роль маяковъ, указующихъ иззябшему лагернику путь къ печуркe сквозь клубы морознаго пара и махорочнаго дыма.

Изъ мебели -- на баракъ полагается два длинныхъ, метровъ по десять, стола и четыре такихъ же скамейки. Вотъ и все.

И вотъ мы, послe ряда приключенiй и передрягъ, угнeздились, наконецъ, на нарахъ, разложили свои рюкзаки, отнюдь не распаковывая ихъ, ибо по всему бараку шныряли урки, и смотримъ на человeческое мeсиво, съ криками, руганью и драками, расползающееся по темнымъ закоулкамъ барака.

Повторяю, на волe я видалъ бараки и похуже. Но этотъ оставилъ особо отвратительное впечатлeнiе. Бараки на подмосковныхъ торфяникахъ были на много хуже уже по одному тому, что они были семейные. Или землянки рабочихъ въ Донбассe. Но тамъ походишь, посмотришь, выйдешь на воздухъ, вдохнешь полной грудью и скажешь: ну-ну, вотъ тебe и отечество трудящихся... А здeсь придется не смотрeть, а жить. "Двe разницы"... Одно -- когда зубъ болитъ у ближняго вашего, другое -- когда вамъ не даетъ житья ваше дупло...

Мнe почему-то вспомнились пренiя и комиссiи по проектированiю новыхъ городовъ. Проектировался новый соцiалистическiй Магнитогорскъ -- тоже не многимъ замeчательнeе ББК. Баракъ для мужчинъ, баракъ для женщинъ. Кабинки для выполненiя функцiй по воспроизводству соцiалистической рабочей силы... Дeти забираются и родителей знать не должны. Ну, и такъ далeе. Я обозвалъ эти "функцiй" соцiалистическимъ стойломъ. Авторъ проекта небезызвeстный Сабсовичъ, обидeлся сильно, и я уже подготовлялся было къ значительнымъ непрiятностямъ, когда въ защиту соцiалистическихъ производителей выступила Крупская, и проектъ былъ объявленъ "лeвымъ загибомъ". Или, говоря точнeе, "лeвацкимъ загибомъ." Коммунисты не могутъ допустить, чтобы въ этомъ мiрe было что-нибудь, стоящее лeвeе ихъ. Для спасенiя дeвственности коммунистической лeвизны пущенъ въ обращенiе терминъ "лeвацкiй". Ежели уклонъ вправо -- такъ это будетъ "правый уклонъ". А ежели влeво -- такъ это будетъ уже "лeвацкiй". И причемъ, не уклонъ, а "загибъ"...

Не знаю, куда загнули въ лагерe: вправо или въ "лeвацкую" сторону. Но прожить въ этакой грязи, вони, тeснотe, вшахъ, холодe и голодe цeлыхъ полгода? О, Господи!..

Мои не очень оптимистическiя размышленiя прервалъ чей-то пронзительный крикъ:

-- Братишки... обокрали... Братишечки, помогите...

По тону слышно, что украли послeднее. Но какъ тутъ поможешь?.. Тьма, толпа, и въ толпe змeйками шныряютъ урки. Крикъ {62} тонетъ въ общемъ шумe и въ заботахъ о своей собственной шкурe и о своемъ собственномъ мeшкe... Сквозь дыры потолка на насъ мирно капаетъ тающiй снeгъ...

Юра вдругъ почему-то засмeялся.

-- Ты это чего?

-- Вспомнилъ Фредди. Вотъ его бы сюда...

Фредъ -- нашъ московскiй знакомый -- весьма дипломатическiй иностранецъ. Плохо поджаренныя утреннiя гренки портятъ ему настроенiе на весь день... Его бы сюда? Повeсился бы.

-- Конечно, повeсился бы, -- убeжденно говоритъ Юра.

А мы вотъ не вeшаемся. Вспоминаю свои ночлеги на крышe вагона, на Лаптарскомъ перевалe и даже въ Туркестанской "красной Чай-Ханэ"... Ничего -живъ...

БАНЯ И БУШЛАТЪ

Около часу ночи насъ разбудили крики:

-- А ну, вставай въ баню!..

Въ баракe стояло человeкъ тридцать вохровцевъ: никакъ не отвертeться... Спать хотeлось смертельно. Только что какъ-то обогрeлись, плотно прижавшись другъ къ другу и накрывшись всeмъ, чeмъ можно. Только что начали дремать -и вотъ... Точно не могли другого времени найти для бани.