Россiя въ концлагере

Фигурка обернулась и, узрeвъ свою единственную мамашу, сразу пустилась въ ревъ -- полагаю, что такъ, на всякiй случай. Послe этого, Любикъ прекратилъ избiенiе своей книжной сумкой снeжнаго сугроба и, размазывая по своей рожицe кровь и слезы, заковылялъ къ намъ. При ближайшемъ разсмотрeнiи Любикъ оказался мальчишкой лeтъ восьми, одeтымъ въ какую-то чистую и заплатанную рвань, со слeдами недавней потасовки во всемъ своемъ обликe, въ томъ числe и на рожицe. Надежда Константиновна опустилась передъ нимъ на колeни и стала вытирать съ его рожицы слезы, кровь и грязь. Любикъ использовалъ всe свои наличный возможности, чтобы поорать всласть. Конечно, былъ какой-то трагически злодeй, именуемый не то Митькой, не то Петькой, конечно, этотъ врожденный преступникъ изуродовалъ Любика ни за что, ни про что, конечно, материнское сердце Надежды Константиновны преисполнилось горечи, обиды и возмущенiя. Во мнe же расквашенная рожица Любика не вызывала рeшительно никакого соболeзнованiя -- точно такъ же, какъ во время оно расквашенная рожица Юрочки, особенно если она бывала расквашена по всeмъ правиламъ неписанной конституцiи великой мальчуганской нацiи. Вопросы же этой конституцiи, я полагалъ, всецeло входили въ мою мужскую компетенцiю. И я спросилъ дeловымъ тономъ:

-- А ты ему, Любикъ, тоже вeдь далъ?

-- Я ему какъ далъ... а онъ мнe... и я его еще... у-у-у...

Вопросъ еще болeе дeловой:

-- А ты ему какъ -- правой рукой или лeвой?

Тема была перенесена въ область чистой техники, и для эмоцiй мeста не оставалось. Любикъ отстранилъ материнскiй платокъ, вытиравшiй его оскорбленную физiономiю, и въ его глазенкахъ, сквозь еще не высохшiя слезы, мелькнуло любопытство.

-- А какъ это -- лeвой?

Я показалъ. Любикъ съ весьма дeловымъ видомъ, выкарабкался изъ материнскихъ объятiй: разговоръ зашелъ о дeлe, и тутъ ужъ было не до слезъ и не до сантиментовъ.

-- Дядя, а ты меня научишь? {220}

-- Обязательно научу.

Между мною и Любикомъ былъ, такимъ образомъ, заключенъ "пактъ технической помощи". Любикъ вцeпился въ мою руку, и мы зашагали. Надежда Константиновна горько жаловалась на безпризорность Любика -- сама она сутками не выходила изъ ликвидкома, и Любикъ болтался, Богъ его знаетъ -гдe, и eлъ, Богъ его знаетъ -- что. Любикъ прерывалъ ее всякими дeловыми вопросами, относящимися къ области потасовочной техники. Черезъ весьма короткое время Любикъ, сообразивъ, что столь исключительное стеченiе обстоятельствъ должно быть использовано на всe сто процентовъ, сталъ усиленно подхрамывать и, въ результатe этой дипломатической акцiи, не безъ удовлетворенiя умeстился на моемъ плечe. Мы подымались въ гору. Стало жарко. Я снялъ шапку. Любикины пальчики стали тщательно изслeдовать мой черепъ.

-- Дядя, а почему у тебя волосовъ мало?

-- Вылeзли, Любикъ.

-- А куда они вылeзли?

-- Такъ, совсeмъ вылeзли.

-- Какъ совсeмъ? Совсeмъ изъ лагеря?

Лагерь для Любика былъ всeмъ мiромъ. Разваливающiяся избы, голодающiе карельскiе ребятишки, вшивая и голодная рвань заключенныхъ, бараки, вохръ, стрeльба -- это былъ весь мiръ, извeстный Любику. Можетъ быть, по вечерамъ въ своей кроваткe онъ слышалъ сказки, которыя ему разсказывала мать: сказки о мiрe безъ заключенныхъ, безъ колючей проволоки, безъ оборванныхъ толпъ, ведомыхъ вохровскими конвоирами куда-нибудь на БАМ. Впрочемъ -- было ли у Надежды Константиновны время для сказокъ?

Мы вошли въ огромную комнату карельской избы. Комната была такъ же нелeпа и пуста, какъ и наша. Но какiя-то открытки, тряпочки, бумажки, салфеточки -- и кто его знаетъ, что еще, придавали ей тотъ жилой видъ, который мужскимъ рукамъ, видимо, совсeмъ не подъ силу. Надежда Константиновна оставила Любика на моемъ попеченiи и побeжала къ хозяйкe избы. Отъ хозяйки она вернулась съ еще однимъ потомкомъ -- потомку было года три. Сердобольная старушка-хозяйка присматривала за нимъ во время служебной дeятельности Надежды Константиновны.

-- Не уходите, И. Л., я васъ супомъ угощу.

Надежда Константиновна, какъ вольнонаемная работница лагеря, находилась на службe ГПУ и получала чекистскiй паекъ -- не первой и не второй категорiи -- но все-же чекистской. Это давало ей возможность кормить свою семью и жить, не голодая. Она начала хлопотать у огромной русской печи, я помогъ ей нарубить дровъ, на огонь былъ водруженъ какой-то горшокъ. Хлопоча и суетясь, Надежда Константиновна все время оживленно болтала, и я, не безъ нeкоторой зависти, отмeчалъ тотъ запасъ жизненной энергiи, цeпкости и бодрости, который такъ много русскихъ женщинъ проносить сквозь весь кровавый кабакъ революцiи... Какъ-никакъ, а прошлое у Надежды Константиновны было невеселое. Вотъ мнe сейчасъ все-таки уютно у этого, пусть временнаго, пусть очень хлибкаго, но все же человeческаго очага, даже мнe, постороннему человeку, становится какъ-то теплeе на {221} душe. Но вeдь не можетъ же Надежда Константиновна не понимать, что этотъ очагъ -- домъ на пескe. Подуютъ какiе-нибудь видемановскiе или бамовскiе вeтры, устремятся на домъ сей -- и не останется отъ этого гнeзда ни одной пушинки.