Россiя въ концлагере

Помню: уже съ утра, холоднаго и дождливаго, на Николаевскомъ вокзалe собралась толпа мужчинъ и женщинъ, друзей и родныхъ тeхъ, которыхъ сегодня должны были пересаживать съ "чернаго ворона" Лубянки въ арестантскiй поeздъ на Соловки. Вмeстe со мною была жена брата, Ирина, и былъ его первенецъ, котораго Борисъ еще не видалъ: семейное счастье Бориса длилось всего пять мeсяцевъ.

Никто изъ насъ не зналъ, ни когда привезутъ заключенныхъ, ни гдe ихъ будутъ перегружать. Въ тe добрыя, старыя времена, когда ГПУ-скiй терроръ еще не охватывалъ миллiоновъ, какъ онъ {243} охватываетъ ихъ сейчасъ -погрузочныя операцiи еще не были индустрiализированы. ГПУ еще не имeло своихъ погрузочныхъ платформъ, какiя оно имeетъ сейчасъ. Возникали и исчезали слухи. Толпа провожающихъ металась по путямъ, платформамъ и тупичкамъ. Блeдныя, безмeрно усталыя женщины -- кто съ узелкомъ, кто съ ребенкомъ на рукахъ -- то бeжали куда-то къ посту второй версты, то разочарованно и безсильно плелись обратно. Потомъ -- новый слухъ, и толпа, точно въ паникe, опять устремляется куда-то на вокзальные задворки. Даже я усталъ отъ этихъ путешествiй по стрeлкамъ и по лужамъ, закутанный въ одeяло ребенокъ оттягивалъ даже мои онeмeвшiя руки, но эти женщины, казалось, не испытывали усталости: ихъ вела любовь.

Такъ промотались мы цeлый день. Наконецъ, поздно вечеромъ, часовъ около 11-ти, кто-то прибeжалъ и крикнулъ: "везутъ". Всe бросились къ тупичку, на который уже подали арестантскiе вагоны. Тогда -- это были только вагоны, настоящiе, классные, хотя и съ рeшетками, но только вагоны, а не безконечные телячьи составы, какъ сейчасъ. Первый "воронъ", молодцевато описавъ кругъ, повернулся задомъ къ вагонамъ, конвой выстроился двойной цeпью, дверцы "ворона" раскрылись, и изъ него въ вагоны потянулась процессы страшныхъ людей -- людей, изжеванныхъ голодомъ и ужасомъ, тоской за близкихъ и перспективами Соловковъ -- острова смерти. Шли какiе-то люди въ священническихъ рясахъ и люди въ военной формe, люди въ очкахъ и безъ очковъ, съ бородами и безусые. Въ неровномъ свeтe раскачиваемыхъ вeтромъ фонарей, сквозь пелену дождя мелькали неизвeстныя мнe лица, шедшiя, вeроятнeе всего, на тотъ свeтъ... И вотъ:

Полусогнувшись, изъ дверцы "ворона" выходитъ Борисъ. Въ рукахъ -мeшокъ съ нашей послeдней передачей, вещи и провiантъ. Лицо стало блeднымъ, какъ бумага, -- пять мeсяцевъ одиночки безъ прогулокъ, свиданiй и книгъ. Но плечи -- такъ же массивны, какъ и раньше. Онъ выпрямляется и своими близорукими глазами ищетъ въ толпe меня и Ирину. Я кричу:

-- Cheer up, Bobby!

Борисъ что-то отвeчаетъ, но его голоса не слышно: не я одинъ бросаю такой, можетъ быть, прощальный крикъ. Борисъ выпрямляется, на его лицe бодрость, которую онъ хочетъ внушить намъ, онъ подымаетъ руку, но думаю, онъ насъ не видитъ: темно и далеко. Черезъ нeсколько секундъ его могучая фигура исчезаетъ въ рамкe вагонной двери. Сердце сжимается ненавистью и болью... Но, о Господи...

Идутъ еще и еще. Вотъ какiя-то дeвушки въ косыночкахъ, въ ситцевыхъ юбчонкахъ -- безъ пальто, безъ одeялъ, безо всякихъ вещей. Какой-то юноша лeтъ 17-ти, въ однихъ только трусикахъ и въ тюремныхъ "котахъ". Голова и туловище закутаны какимъ-то насквозь продырявленнымъ одeяломъ. Еще юноша, почти мальчикъ, въ стоптанныхъ "тапочкахъ", въ безрукавкe и безъ ничего больше... И этихъ дeтей въ такомъ видe шлютъ въ Соловки!.. Что они, шестнадцатилeтнiя, сдeлали, чтобы ихъ обрекать {244} на медленную и мучительную смерть? Какiе шансы у нихъ вырваться живыми изъ Соловецкаго ада?..

Личную боль перехлестываетъ что-то большее. Ну, что Борисъ? Съ его физической силой и жизненнымъ опытомъ, съ моей финансовой и прочей поддержкой съ воли -- а у меня есть чeмъ поддержать, и пока у меня есть кусокъ хлeба -- онъ будетъ и у Бориса -- Борисъ, можетъ быть, пройдетъ черезъ адъ, но у него есть шансы и пройти и выйти. Какiе шансы у этихъ дeтей? Откуда они? Что сталось съ ихъ родителями? Почему они здeсь, полуголыя, безъ вещей, безъ продовольствiя? Гдe отецъ вотъ этой 15-16-лeтней дeвочки, которая ослабeвшими ногами пытается переступать съ камня на камень, чтобы не промочить своихъ изодранныхъ полотняныхъ туфелекъ? У нея въ рукахъ -- ни одной тряпочки, а въ лицe -- ни кровинки. Кто ея отецъ? Контръ-революцiонеръ ли, уже "ликвидированный, какъ классъ", священникъ ли, уже таскающiй бревна въ ледяной водe Бeлаго моря, меньшевикъ ли, замeшанный въ шпiонажe и ликвидирующiй свою революцiонную вeру въ камерe какого-нибудь страшнаго суздальскаго изолятора?

Но процессiя уже закончилась. "Вороны" ушли. У вагоновъ стоитъ караулъ. Вагоновъ не такъ и много: всего пять штукъ. Я тогда еще не зналъ, что въ 1933 году будутъ слать не вагонами, а поeздами...