Россiя въ концлагере

Борисъ пошелъ и пропалъ. Мы съ Юрой сидeли молча, тупо глядя на прыгающее пламя печки. Говорить не хотeлось. За окномъ метались снeжныя привидeнiя вьюги, гдe-то среди нихъ еще, можетъ быть, брелъ къ своему бараку человeкъ со сгнившими пальцами, съ логикой сумасшедшаго и съ проницательностью одержимаго... Но брелъ ли онъ къ баракамъ или къ проруби? Ему, въ самомъ дeлe, проще было брести къ проруби. И ему было бы спокойнeе, и, что грeха таить, было бы спокойнeе и мнe. Его сумасшедшее пророчество насчетъ нашего бeгства, сказанное гдe-нибудь въ другомъ мeстe, могло бы имeть для насъ катастрофическiя послeдствiя. Мнe все казалось, что "на ворe и шапка горитъ", что всякiй мало-мальски толковый чекистъ долженъ по однимъ физiономiямъ нашимъ установить наши преступныя наклонности къ побeгу. Такъ я думалъ до самаго конца: чекистскую проницательность я нeсколько преувеличилъ. Но этотъ страхъ разоблаченiя и гибели -- оставался всегда. Пророчество Авдeева рeзко подчеркнуло его. Если такую штуку смогъ сообразить Авдeевъ, то почему ее не можетъ сообразить, скажемъ, Якименко?.. Не этимъ ли объясняется Якименская корректность и прочее? Дать намъ возможность подготовиться, выйти и потомъ насмeшливо сказать: "ну, что-жъ, поиграли -- и довольно, пожалуйте къ стeнкe". Ощущенiе почти мистической безпомощности, никоего невидимаго, но весьма недреманнаго ока, которое, насмeшливо прищурившись, не спускаетъ съ насъ своего взгляда, -- было такъ реально, что я повернулся и оглядeлъ темные углы нашей избы. Но изба была пуста... Да, нервы все-таки сдаютъ...

Борисъ вернулся и принесъ двe бутылки водки. Юра всталъ, зябко кутаясь въ бушлатъ, налилъ въ котелокъ воды и поставилъ въ печку... Разстелили на полу у печки газетный листъ. Борисъ выложилъ изъ кармана нeсколько соленыхъ окуньковъ, полученныхъ имъ на предметъ санитарнаго изслeдованiя, изъ посылки мы достали кусокъ сала, который, собственно, былъ уже забронированъ для побeга и трогать который не слeдовало бы...

Юра снова усeлся у печки, не обращая вниманiя даже и на сало, -- водка его вообще не интересовала. Его глаза подъ темной оправой очковъ казались провалившимися куда-то въ самую глубину черепа.

-- Боба, -- спросилъ онъ, не отрывая взгляда отъ печки, -- не могъ бы ты устроить его въ лазаретъ надолго?

-- Сегодня мы не приняли семнадцать человeкъ съ совсeмъ отмороженными ногами, -- сказалъ, помолчавъ, Борисъ. -- И еще -- {238} пять саморубовъ... Ну, тeхъ вообще приказано не принимать и даже не перевязывать.

-- Какъ, и перевязывать нельзя?

-- Нельзя. Что-бъ не повадно было...

Мы помолчали. Борисъ налилъ двe кружки и изъ вeжливости предложилъ Юрe. Юра брезгливо поморщился.

-- Такъ что же ты съ этими саморубами сдeлалъ? -- сухо спросилъ онъ.

-- Положилъ въ покойницкую, гдe ты отъ БАМа отсиживался...

-- И перевязалъ? -- продолжалъ допрашивать Юра.

-- А ты какъ думаешь?

-- Неужели, -- съ нeкоторымъ раздраженiемъ спросилъ Юра, -- этому Авдeеву совсeмъ ужъ никакъ нельзя помочь?

-- Нельзя, -- категорически объявилъ Борисъ. Юра передернулъ плечами. -- И нельзя по очень простой причинe. У каждаго изъ насъ есть возможность выручить нeсколько человeкъ. Не очень много, конечно. Эту ограниченную возможность мы должны использовать для тeхъ людей, которые имeютъ хоть какiе-нибудь шансы стать на ноги. Авдeевъ не имeетъ никакихъ шансовъ.

-- Тогда выходитъ, что вы съ Ватикомъ глупо сдeлали, что вытащили его съ девятнадцатаго квартала?

-- Это сдeлалъ не я, а Ватикъ. Я этого Авдeева тогда въ глаза не видалъ.

-- А если бы видалъ?

-- Ничего не сдeлалъ бы. Ватикъ просто поддался своему мягкосердечiю.

-- Интеллигентскiя сопли? -- иронически переспросилъ я.

-- Именно, -- отрeзалъ Борисъ. Мы съ Юрой переглянулись.

Борисъ мрачно раздиралъ руками высохшую въ ремень колючую рыбешку.

-- Такъ что наши бамовскiе списки -- по твоему, тоже интеллигентскiя сопли? -- съ какимъ-то вызовомъ спросилъ Юра.

-- Совершенно вeрно.

-- Ну, Боба, ты иногда такое загнешь, что и слушать противно.

-- А ты не слушай.

Юра передернулъ плечами и снова уставился въ печку.

-- Можно было бы не покупать этой водки и купить Авдeеву четыре кило хлeба.

-- Можно было бы. Что же, спасутъ его эти четыре кило хлeба?

-- А спасетъ насъ эта водка?

-- Мы пока нуждаемся не въ спасенiи, а въ нервахъ. Мои нервы хоть на одну ночь отдохнуть отъ лагеря... Ты вотъ работалъ со списками, а я работаю съ саморубами...

Юра не отвeтилъ ничего. Онъ взялъ окунька и попробовалъ разорвать его. Но въ его пальцахъ изсохшихъ, какъ и этотъ окунекъ, силы не хватило. Борисъ молча взялъ у него рыбешку и {239} разорвалъ ее на мелкiе клочки. Юра отвeтилъ ироническимъ "спасибо", повернулся къ печкe и снова уставился въ огонь.

-- Такъ все-таки, -- нeсколько погодя спросилъ онъ сухо и рeзко, -такъ все-таки, почему же бамовскiе списки -- это интеллигентскiя сопли?

Борисъ помолчалъ.