Россiя въ концлагере

Нашлась и махорочка. Мужикъ бережно свернулъ собачью ножку. Парни робко топтались около, умильно поглядывая на махорку. Я предложилъ и имъ. Они съ конфузливой спeшкой подхватили мой кисетъ и такъ же бережно, не просыпая ни одной крошки, стали свертывать себe папиросы. Усeлись, закурили.

-- Дёнъ пять уже не куривши, -- сказалъ старикъ, -- тянетъ -- не дай, Господи...

-- А вы откуда? Заключенные?

-- Нeтъ, по вольному найму работали, на лeсныхъ работахъ. Да нeту никакой возможности. Еле живы вырвались. {314}

-- Заработать собирались, -- саркастически сказалъ одинъ изъ парней. -Вотъ и заработали, -- онъ протянулъ свою ногу въ рваномъ лаптe, -- вотъ и весь заработокъ.

Мужикъ какъ-то виновато поежился:

-- Да кто-жъ его зналъ...

-- Вотъ, то-то и оно, -- сказалъ парень, -- не знаешь -- не мути.

-- Что ты все коришь? -- сказалъ мужикъ, -- прieхали люди служащiе, люди государственные, говорили толкомъ -- за кубометръ погрузки -- рупь съ полтиной. А какъ сюда прieхали, хорошая погрузка -- за полъ версты баланы таскать, да еще и по болоту. А хлeба-то полтора фунта -- и шабашъ, и болe ничего, каши и той нeту. Потаскаешь тутъ.

-- Значитъ, завербовали васъ?

-- Да, ужъ такъ завербовали, что дальше некуда...

-- Одежу собирались справить, -- ядовито сказалъ парень, -- вотъ тебe и одежа.

Мужикъ сдeлалъ видъ, что не слышалъ этого замeчанiя.

-- Черезъ правленiе колхоза, значитъ. Тутъ не поговоришь. Приказъ вышелъ -- дать отъ колхоза сорокъ человeкъ, ну -- кого куда. Кто на торфы подался, кто куда... И договоръ подписывали, вотъ тебe и договоръ. Теперь далъ бы Богъ домой добраться.

-- А дома-то что? -- спросилъ второй парень.

-- Ну, дома-то оно способнeе, -- не особенно увeренно сказалъ мужикъ. -- Дома-то -- оно не пропадешь.

-- Пропадешь въ лучшемъ видe, -- сказалъ ядовитый парень. -- Дома для тебя пироги пекутъ. Прieхалъ, дескать, Федоръ Ивановичъ, заработочекъ, дескать, привезъ...

-- Да и трудодней нeту, -- грустно замeтилъ парень въ сапогахъ. -- Кто и съ трудоднями, такъ eсть нечего, а ужъ ежели и безъ трудодней -- прямо ложись и помирай...

-- А откуда вы?

-- Да мы Смоленскiе. А вы кто будете? Изъ начальства здeшняго?

-- Нeтъ, не изъ начальства, заключенный въ лагерe.

-- Ахъ, ты, Господи... А вотъ люди сказываютъ, что въ лагерe теперь лучше, какъ на волe, хлeбъ даютъ, кашу даютъ... (Я вспомнилъ девятнадцатый кварталъ -- и о лагерe говорить не хотeлось). А на волe? -- продолжалъ мужикъ. -- Вотъ тебe и воля: сманили сюда, въ тайгу, eсть не даютъ, одежи нeту, жить негдe, комары поeдомъ eдятъ, а домой не пускаютъ, документа не даютъ. Мы ужъ Христомъ Богомъ молили: отпустите, видите сами -- помремъ мы тутъ. Отощавши мы еще изъ дому, силъ нeту, а баланы самые легкiе -- пудовъ пять... Да еще по болоту... Все одно, говорю -- помремъ... Ну, пожалeли, дали документъ. Вотъ такъ и идемъ, гдe хлeба попросимъ, гдe что... Верстовъ съ пятьдесятъ на чугункe проeхали... Намъ бы до Питера добраться.

-- А въ Питерe что? -- спросилъ ядовитый парень. -- Накормятъ тебя въ Питерe, какъ же...

-- Въ Питерe накормятъ, -- сказалъ я. Я еще не видалъ примeра, чтобы недоeдающiй горожанинъ отказалъ въ кускe хлeба {315} голодающему мужику. Годъ тому назадъ, до паспортизацiи, столицы были запружены нищенствующими малороссiйскими мужиками -- давали и имъ.

-- Ну что-жъ, придется христорадничать, -- покорно сказалъ мужикъ.

-- Одежу думалъ справить, -- повторилъ ядовитый парень. -- А теперь что и было, разлeзлось: домой голышемъ придемъ. Ну, пошли, что ли?

Трое вольныхъ гражданъ СССР поднялись на ноги. Старикъ умильно посмотрeлъ на меня: -- А можетъ, хлeбца лишняго нeту? А?

Я сообразилъ, что до лагпункта я могу дойти и не eвши, а тамъ ужъ какъ-нибудь накормятъ. Я развязалъ свой рюкзакъ, досталъ хлeбъ, вмeстe съ хлeбомъ лежалъ завернутый кусочекъ сала, граммовъ на сто. При видe сала у мужика дыханье сперло.

"Сало, вишь ты, Господи Боже!" -- Я отдалъ мужикамъ и сало. Кусочекъ былъ съ аптекарской точностью подeленъ на три части... "Вотъ это, значитъ, закусимъ, -- восторженно сказалъ мужикъ, -- эхъ, ты, на что ужъ есесерiя, а и тутъ добрые люди не перевелись"...

Вольнонаемные ушли. Бeлочка снова выглянула изъ-за еловаго ствола и уставилась на меня бусинками своихъ глазъ... Бусинки какъ будто говорили: что, культуру строите? въ Бога вeруете? науки развиваете? -- ну, и дураки...

Возражать было трудно. Я одeлся, навьючилъ на спину свой рюкзакъ и пошелъ дальше.