Россия в концлагере

Как-то раз по дороге на Вичку я увидел Ленчика, куда-то суетливо бежавшего с какими-то молотками, ключами и прочими приспособлениями монтерского ремесла. Было неприятно встречаться. Я свернул было в сторонку в переулок между сараями. Ленчик догнал меня.

– Товарищ Солоневич. – сказал он просительным тоном, – заглянули бы вы к нам в кабинку. Разговор есть.

– А какой разговор? – пожал я плечами.

Ленчик левой рукой взял меня за пуговицу и быстро заговорил. Правая рука жестикулировала французским ключом.

– Уж вы, товарищ Солоневич, не серчайте. Все тут, как пауки живем. Кому поверишь? Вот думали, хорош человек подобрался; потом смотрим, с Подмоклым. Разве разберешь. Вот думаем, так подъехал. А думали, свой брат. Ну, конечно же, сами понимаете, обидно стало, притом так обидно! Хорошие слова говорил человек, а тут на: с третьей частью. Я Мухину и говорю, что ты так сразу с плеча, может у человека какой свой расчет есть, а мы этого расчета не знаем. А Мухин, ну тоже надо понять. Семья у него там в Питере была, теперь вот, как вы сказали, в Туркестан выехавши. Но ежели, например, вы да в третьей части, так как у него с семьей будет? Так я, конечно, понимаю. Ну а Мухину-то так за сердце схватило.

– Вы сами бы, Ленчик, подумали. Да если бы я и в третьей части был, какой мне расчет подводить мухинскую семью?

– Вот опять же, то-то и я говорю, какой вам расчет? И потом же, какой вам расчет был в кабинке? Ну, знаете, люди теперь живут, наершившись. Ну, потом пришел Акульшин. Прощайте, говорит, ребята. Ежели не поймают меня, так значит Солоневичей вы зря забидели. Ну больше говорить не стал, ушел, потом розыск на него был. Не поймали.

– Наверно, не поймали?

– Не поймали. Уж мы спрашивали, кого надо. Ушел…

Я только в этот момент сообразил, что где-то очень глубоко в подсознании была у меня суеверная мысль: если Акульшин уйдет, уйдем и мы. Сейчас из подсознания эта мысль вырвалась наружу каким-то весенним потоком. Стало так весело и так хорошо.

Ленчик продолжал держать меня за пуговицу.

– Так уж вы прихватывайте Юрочку и прилазьте. Эх, по такому случаю, мы уж проголосовали, нас значит будет шестеро. Две литровочки – черт с ним, кутить, так кутить. А? Придете?

– Приду. Только литровочки-то эти я принесу.

– Э, нет уж. Проголосовано единогласно.

– Ну ладно, Ленчик. А закуска-то уж моя.

– И закуска будет. Эх, вот выпьем по-хорошему. Для примирения, значит. Во!

Ленчик оставил в покое мою пуговицу и изобразил жестом – на большой палец!

«НАЦИОНАЛИСТЫ»

Промфинплан был перевыполнен. Я принес в кабинку две литровки и закуску, невиданную и неслыханную. И грешный человек, спертую на моем Вичкинском курорте. Впрочем, не очень даже спертую, потому что мы с Юрой не каждый день пользовались нашим правая курортного пропитания.

Мухин встретил меня молчаливо и торжественно – пожал руку и сказал только: «Ну уж, не обессудьте». Ленчик суетливо хлопотал вокруг стола. Середа подсмеивался в усы, а Пиголица и Юра просто были очень довольны.

Середа внимательным оком осмотрел мои приношения. Там была ветчина, масло, вареные яйца и 6 жареных свиных котлет. О способе их благоприобретения кабинка уже информирована. Поэтому Середа только развел руками и сказал:

– А еще говорят, что в советской России есть нечего. А тут прямо, как при старом режиме.

Когда уже слегка было выпито, Пиголица ни с того, ни с сего вернулся к теме о старом режиме.

Середа слегка пожал плечами: «Ну, я не очень-то об нем говорю. А все лучше было». Пиголица вдруг вскочил:

– Вот я вам сейчас одну штуку покажу, речь Сталина…

– А зачем это? – спросил я.

– Вот вы все про Сталина говорили, что он Россию морит.

– Я и сейчас это говорю.

– Так вот это и есть неверно. Вот я вам сейчас разыщу.

Пиголица стал рыться на полке.

– Да бросьте вы. Речи Сталина я и без вас знаю.

– Э, нет. Постойте, послушайте. Сталин говорит о России, то есть, что нас все, кому не лень, били. О России, значит, заботится. А вот, вы послушайте.

Пиголица достал брошюру с одной из «исторических» речей Сталина и начал торжественно скандировать:

– «Мы отстали от капиталистического строя на сто лет. А за отсталость бьют. За отсталость нас били шведы и поляки. За отсталость нас били турки и били татары. Били немцы и били японцы. Мы отстали на сто лет. Мы должны проделать это расстояние в десять лет или нас сомнут».

Эту речь я, конечно, знал. У меня под руками нет никаких «источников», но не думаю, чтобы я сильно ее переврал, в тоне и смысле во всяком случае. В натуре эта тирада несколько длиннее. Пиголица скандировал торжественно и со смаком: били-били, били-били. Его белобрысая шевелюра стояла торчком, а в выражении лица было предвкушение того, что вот раньше де все били, а теперь извините, бить не будут. Середа мрачно вздохнул:

– Да это что и говорить, влетало.

– Вот, – сказал Пиголица торжествующе. – А вы говорите, что Сталин против России идет.

– Он, Саша, не идет специально против России, он идет за мировую революцию. И за некоторые другие вещи. А в общем, здесь, как и всегда, врет он и больше ничего.