Россия в концлагере

– Вот мать их… – сказал Середа. – Читал, читал, а об этом, как это на самом деле, слышу первый раз.

Фраза Александра Третьего: «Когда русский царь удит рыбу, Европа может подождать» привела Пиголицу в восторженное настроение.

– В самом деле? Так и сказал? Вот сукин сын! Смотри ты… А?

– Про этого Александра, – вставил Середа, – пишут: пьяница был.

– У Горького о нем хорошо сказано каким-то мастеровым: «Вот это был царь, знал свое ремесло», – сказал Юра. – Звезд с неба не хватал, а ремесло свое знал.

– Всякое ремесло знать надо, – веско сказал Мухин. – Вот понаставили «правящий класс», а он ни уха, ни рыла.

Я не согласился с Мухиным. Эти свое ремесло знают почище, чем, Александр Третий знал свое, только ремесло у них разбойное. «Ну а возьмите вы Успенского. Необразованный же человек». Я и с этим не согласился. «Очень умный человек Успенский и свое ремесло знает, иначе бы мы с вами, товарищ Мухин, в лагере не сидели».

– А главное, так что же дальше? – скорбно спросил Середа.

– Э, как-нибудь выберемся, – оптимистически сказал Ленчик.

– Внуки, те может выберутся, – мрачно заметил Мухин. – А нам уж не видать.

– Знаете, Алексей Толстой писал о том моменте, когда Москва была занята французами: «Казалось, что уж ниже нельзя сидеть в дыре. Ан глянь, уж мы в Париже». Думаю, выберемся и мы.

– Вот, я говорю. Вы смотрите. – Ленчик протянул руку над столом и стал отсчитывать по пальцам. – Первое дело, раньше всякий думал: моя хата с краю, нам до государства ни которого дела нету, теперь Пиголица и тот – ну, не буду, не буду я о тебе, только так, для примера – теперь каждый понимает: ежели государство есть, держаться за него надо. Хоть плохое, а держись.

– Так ведь и теперь у нас государство есть, – прервал его Юра.

– Теперь? – Ленчик недоуменно воззрился на Юру. – Какое же теперь государство? Ну, земля? Земля есть, черт ли с ней. У нас теперь не государство, а сидит хулиганская банда, как знаете в деревнях бывает. Собирается десяток хулиганов… Ну, не в том дело. Второе: вот возьмите вы Акульшина. Можно сказать, глухой мужик, дремучий мужик, с Уральских лесов. Так вот ежели ему после всего этого о социализме да об революции начнут агитировать, так он же зубами глотку перервет. Теперь, третье: скажем, Середа. Он там когда-то тоже насчет революции возжался (Середа недовольно передернул плечами: «Ты бы о себе говорил»); так что ж, я и о себе скажу. Тоже думал, книжки всякие читал. Вот, значит, свернем царя, Керенского, буржуев, хозяев – заживем! Зажили. Нет, теперь на дурницу у нас никого не поймаешь. – Ленчик посмотрел на свою ладонь. Там еще осталось два неиспользованных пальца. – Да. Словом, выпьем пока что. А главное, народ-то поумнел. Вот трахнули по черепу. Ежели теперь хулиганов этих перевешаем, государство будет – во! – Ленчик сжал руку в кулак и поднял в верх большой палец. – Как уж оно будет, конечно, неизвестно. А, черт его дери, будет! Мы им еще покажем!

– Кому это им?

– Да вообще. Чтоб не зазнавались. Россию, сукины дети, делить собрались.

– Да, – сказал Мухин, уже забыв о «внуках».

– Да, кое-кому морды набить придется, ничего не поделаешь.

– Так как же вы будете бить морду? – спросил Юра. – С красной армией?

Мухин запнулся.

– Нет, это не выйдет. Тут не по дороге.

– А это – как большевики сделали. Они сделали по-своему правильно, – академическим тоном пояснил Середа. – Старую армию развалили. Пока там что, немцы Украину пробовали оттяпать.

– Пока там что, – передразнил Юра. – Ничего хорошего и не вышло.

– Ну, у них выйти не может. А у нас выйдет.

Это сказал Пиголица. Я в изумлении обернулся к нему. Пиголица уже был сильно навеселе. Его вихры торчали в разные стороны, а глаза блестели возбужденными искорками. Он уже забыл и о Сталине и о «били-били».

– У кого это у нас? – мне вспомнилось о том, как о «нас» говорил Хлебников.

– Вообще у нас, у всей России, значит. Вы подумайте, полтораста миллионов, да если мы всем телом навалимся, ну все, ну черт с ними, без партийцев, конечно. А то, вот хочешь учиться – сволочь всякую учат, а мне… Или скажем у нас в комсомоле. Ох и способные же ребята есть. Я не про себя говорю. В комсомол полезли, чтобы учиться можно было, а их на хлебозаготовки. У меня там одна девочка была. Послали. Ну, да что и говорить. Без печенок обратно привезли. – По веснущатому лицу Пиголицы катились слезы. Юра быстро и ловко подсунул четвертую бутылку под чей-то тюфяк. Я одобрительно кивнул ему головой: хватит. Пиголица опустился на стол, уткнул голову на руки, и плечи его стали вздрагивать. Мухин посмотрел на Пиголицу. потом на таинственные манипуляции Юры – что же это вы, молодой человек. Я наступил Мухину на ногу и показал головой на Пиголицу. Мухин кивнул поддакивающе. Ленчик обежал вокруг стола и стал трясти Пиголицу за плечи.

– Да брось ты, Саша. Ну, померла. Мало ли народу померло этак. Ничего, пройдет, забудется.

Пиголица поднял свое заплаканное лицо и удивил меня еще раз.

– Нет, это им, брат, не забудется. Уж это, мать их, не забудется.

ПАНАМА НА ВИЧКЕ