Россия в концлагере

Видеман умолкает, но его лицо заливается густой кровью. Борис молчит и вертит в руках толстую дубовую дощечку от пресс-папье. Дощечка с треском ломается в его пальцах, Борис как бы автоматически, но не без некоторой затаенной демонстративности сжимает эту дощечку в кулаке, и она крошится в щепки. Все почему-то смотрят на Бобину руку и на дощечку. Тов. Шац тоже перестает вертеть свой кольт. Видеман улавливает момент и подсовывает кольт под портфель. Тов. Шац жестом разъяренной тигрицы выхватывает кольт обратно и снова кладет его на портфель. Начальник третьей части тов. Непомнящий смотрит на этот кольт так же неодобрительно, как и все остальные.

- А у вас, тов. Шац, предохранитель закрыт?

- Я умела обращаться с оружием, когда вы еще под стол пешком ходили.

- С тех пор тов. Шац, вы, видимо, забыли, как с ним следует обращаться, - несколько юмористически заявляет Якименко. - С тех пор тов. Непомнящий уже под потолок вырос.

- Я прошу вас, тов. Якименко, на официальном заседании зубоскальством не заниматься. А вас, доктор (Шац поворачивается к Борису), я вас спрашиваю, «какое вам дело» вовсе не потому, что вы там доктор или не доктор, а потому что вы контрреволюционер. В ваше сочувствие социалистическому строительству н ни капли не верю. Если вы думаете, что вашими этими ресурсами вы кого-то там проведете, так вы немножко ошибаетесь. Я - старая партийная работница. Таких типиков, как вы, я видала. В вашем проекте есть, конечно, какая-то антипартийная вылазка, может быть, даже прямая контрреволюция.

Я чувствую некоторое смущение. Неужели, уже влипли? Так сказать» с первого же шага. Якименко все-таки был намного умнее.

- Ну, насчет антипартийной линии, это дело ваше хозяйское, - говорит Борис. - Этот вопрос меня совершенно не интересует.

- То есть как это так, это вас может не интересовать?

- Чрезвычайно просто, никак не интересует. Шац, видимо, не сразу соображает, как ей реагировать на эту демонстрацию.

- Ого-го. Вас, я вижу, ГПУ сюда не даром посадило.

- О чем вы можете и доложить в Гулаге, - с прежним равнодушием говорит Борис.

- Я и без вас знаю, что мне докладывать. Хорошенькое дело. - Обращается она к Якименко. - Ведь это же все белыми нитками шито. Этот ваш доктор, так он просто хочет получить для всех этих бандитов, лодырей, кулаков лишний советский хлеб. Так мы этот хлеб и дали. У нас эти фунты хлеба по улицам не валяются.

Вопрос предстал передо мною в несколько другом освещении. Ведь, в самом деле, проект Бориса используют, производственное дело поставят, но лишнего хлеба не дадут. Из-за чего было огород городить?

- А таких типиков, как вы, - обращается она к Борису, - я этим самым кольтом.

Борис приподымается и молча собирает бумаги.

- Вы это что?

- К себе на Погру.

- А кто вам разрешил? Что, вы забываете, что вы в лагере?

- В лагере или не в лагере, но если человека вызывают на заседание и ставят его доклад, так для того, чтобы выслушивать, а не оскорблять.

- Я вам приказываю остаться! - визжит тов. Шац, хватаясь за кольт.

- Приказывать мне может тов. Видеман, мои начальник. Вы мне приказывать ничего не можете.

- Послушайте, доктор Солоневич, - начинает Якименко успокоительным тоном. Шац сразу набрасывается на него.

- А кто вас уполномочивает вмешиваться в мои приказания? Кто тут председательствует, вы или я?

- Останьтесь пока, доктор Солоневич. - говорит Якименко сухим, резким и властным тоном, но этот тон обращен не к Борису; - Я считаю, тов. Шац, что так вести заседание, как ведете его вы, - нельзя.

- Я сама знаю, что мне можно и что нельзя. Я была связана с нашими вождями, когда вы, товарищ Якименко, о партийном билете еще и мечтать не смели.

Начальник третьей части с треском отодвигает свой стул и подымается.

- С кем вы там, тов. Шац, были в связи, это нас не касаемо. Это дело ваше частное. А ежели люди пришли говорить о деле, так нечего им глотку затыкать.

- Еще вы, вы меня, старую большевичку, будете учить! Что это здесь такое, б… или военное учреждение?

Видеман грузно всем своим седалищем поворачивается к Шац. Тугие жернова его мышления добрались, наконец, до того, что он то уж военный в гораздо большей степени, чем тов. Шац, что он здесь хозяин, что, наконец, старая большевичка ухитрилась сколотить против себя единый фронт всех присутствующих.

- Ну, это ни к каким чертям не годится. Что это вы, тов. Шац, как с цепи сорвались?

Шац от негодования не может произнести ни слова.

- Иван Лукьянович, - с подчеркнутой любезностью обращается ко мне Якименко, - будьте добры внести в протокол собрания мой протест против действий тов. Шац.

- Это вы можете говорить на партийном собрании, а не здесь, - взъедается на него Шац.

Якименко отвечает сурово.

- Я очень сожалею, что на этом открытом беспартийном собрании вы сочли возможным говорить о ваших интимных связях с вождями партии.