Россия в меняющемся миропорядке

Вопрос о технической эффективности наиболее абстрактных понятий теории публичного права не следует считать лишь умозрительным. Ведь если предельно абстрактные термины вроде понятия «конституционное государство» уже не подлежат дальнейшему обобщению (generalisatio), то, быть может, противоположная логическая процедура, а именно ограничение (determinatio), сделав термин более конкретным, одновременно сделает его и более инструментальным? В русском языке такое ограничение возможно либо через добавление к основному термину прилагательного в препозиции, либо через добавление к нему существительного в родительном падеже в постпозиции.

Например, если мы попытаемся еще больше ограничить термин «конституционное государство», а именно через термин «социальное государство», то у нас может получиться новый термин – «конституционное социальное государство» или же «конституционное государство социально слабых». Ясно, что оба варианта не безупречны как с идеологической, так и с юридической точки зрения.

Особенно второй термин может вызвать нежелательную коннотацию, а именно, что социально слабые слои населения являются главной ценностью конституционного государства. Однако данный конкретный результат на самом деле не является аргументом против двух указанных способов конструирования легальных дефиниций (через прилагательное в препозиции или же через генитив в постпозиции), поскольку иных возможностей грамматика русского языка не предоставляет.

В теории публичного права России, на мой взгляд, не уделяется должного внимания разработке того, что в Германии, правда, нередко с иронией называют «юриспруденцией понятий» (Begriffsjurisprudenz) [Haferkamp, 2004].

В частности, это приводит к тому, что разные отечественные авторы по-разному оценивают соотношение одних и тех же юридических категорий. Например, либерально настроенные конституционалисты склонны рассматривать термины «полицейское государство» и «конституционное государство» [Sachs, Siekmann, 2012] как несовместимые. Но здесь тут же возникает вопрос о том, являются ли эти термины контрарными, т. е. полярными. В качестве контрарных терминов они должны допускать промежуточные категории, как между контрарными категориями «белое» и «черное» помещается вся цветовая гамма.

Поскольку в указанном примере трудно найти промежуточные категории государства, то уместно предположить, что более надежным способом деления понятий в теории публичного права является «недихотомический диайрезис».

В этом случае термин «государство» в зависимости от специфики функций государства можно подразделять на термины «полицейское государство», «правовое государство», «социальное государство», «налоговое государство», «экологическое государство».

Ясно одно: для классической (строгой) дихотомии указанные понятия не подходят, так как каждое из них носит определенный идеологический заряд, препятствующий формированию комплементарного негаторного понятия. Даже почти полностью оболганный термин «полицейское государство» представляется не столь уж мрачным, если противопоставить ему его же комплемент в виде «неполицейского государства», который, прежде всего, приводит на ум исчезновение полиции как института государственной власти. Быть может, «неполицейское государство» покажется заманчивым для анархистов, но здравый смысл любого обывателя отторгает «неполицейское государство», т. е. воспринимает его как угрозу, а не как социальную ценность.

Не будучи идеологическими антиподами друг друга, такие термины, как «правовое государство», «социальное государство», «налоговое государство», «экологическое государство» и т. п. могут быть сопряжены между собой в рамках юридической топики [Viehweg, 1974], т. е. в «карусели общих мест» правопорядка.

Выводы

1. Как в реальной карусели, каждая «люлька» периодически «цепляет глаз» центрального наблюдателя, так и в рамках государственной политики периодически выходит на первый план более или менее автономный комплекс проблем под названием «правовое государство», «социальное государство», экологическое государство» и т. п. Однако равноценность или равнозначность указанных топосов (общих рубрик правопорядка) не снимает вопрос о систематике и иерархии национального права.

2. Если конституционно-правовые топосы равноценны и поэтому не подчиняются друг другу, то они по определению подчинены конституции и конституционному праву. Таким образом, юридическая иерархия подчиняет себе горизонтальную сопряженность «общих рубрик правопорядка». Отсюда в юридическо-логическом смысле нет правового государства или социального государства, а есть конституционное правовое государство, конституционное социальное государство и т. д. В конечном итоге любой из возможных юридических топосов представляет собой лишь вид, аспект или ракурс конституционного государства, которое обеспечивает единство и систематику национального правопорядка.