Россия в неволе

– С-сука… Что происходит?! Украл телефон – держи два с полтиной. Канистру "Трои" – трояк, даже по малолетке. Украл несколько мультов – пожалуйста, ты депутат, полная уважуха. Украл веру, святое, церковь – и ты святой! Где справедливость? Тут должны сидеть другие и совсем за другое… – Волчара-таки сдул до основания Генкин, казалось бы, устойчивый мир. – Жечь, палить огнём негасимым! От этой херни только одно лекарство – коктейль Молотова!

– А куда же деваться, куда идти, если все обстоит так? – расстроился Геныч. Печать измены, которую он старался не замечать, лежащая на всех телепузиках – есть, надо признать, никуда не деться. А значит, какие могут быть дела с этими насквозь законтаченными обиженками с насквозь татуированными мертвыми душами.

– Геныч, не плачь! – Волчара говорит, будто видел, что происходит с Генычем сквозь занавески из чисовских простыней. – Настоящую-то церковь разрушить невозможно. Она всегда есть, если она настоящая, то есть Божья. Её только надо найти. Мы тогда с этим пацаном были у одного дедушки на одном острове под Псковом, так он там всё сказал, что почём, хоккей с мячом! Всё ещё будет зашибись! И царь будет и справедливость! И башни порубают всем, кому надо… Веришь, нет?

Геныч, расстроенный проигрышем во всем, сам как Хмурый, тоже пошёл и залёг на боковую, принял обычную для нынешнего зека позу – позу римлянина, занятого неспешным разговором и пиром. Разговор мог продолжаться неспешно, долго, на пол-ночи, но зачем? И так было всё ясно. Сколько ещё можно говорить о вере и России? Пора бы и действовать…

Ваське удалось-таки быстренько под шумок нажать заветную кнопку и переключиться на очередной, из бесконечной цепи, негритянский безик об украденных алмазах, или тысячах "бакинских", или миллионах, плюс обязательное переодевание мужчин в женщин, плюс обязательное разрушение и издевательство – обычный салат-оливье нынешнего виртуального пиршества. Но этого никто уже не остановил.

Вера – пожалуй, основное, что здесь проходит испытание на прочность, глубину, искренность, здравость. Множество зон и тюрем в России – и признак слабости правящего пока ещё режима, и признак неприятия русским народом основной веры режима в бесконечную силу денежного вопроса, доведенного акульими аппетитами до денежного безумия. Кто слаб – тот прячет народ в тюрьмы, и "трюмит" там бездельем и унижениями, шмонами и чисовской пайкой-баландой, бессмысленной тратой времени и молодости, и сил, и жизненных соков. Это признаки жертвы, приносимой нынешним режимом своему богу цвета зелёной купюры. Слабаки сами куют себе ритуальный нож, который в них вопьется – вероятность равна ста из ста – вот только когда? Пока что они подносят его хозяину и ждут, когда он сочтёт нужным вонзить его, выдумав причину: за три колоска пшеницы, за мешок полусгнившей картошки, за анекдот, за то, что хочется мне кушать. Но в мире все уравновешено: взявший нож – от него и погибнет…

Не может нежить и измена, гниль – править долго (это успокаивает и вселяет надежду) – русский человек в своей вере в справедливость проходит, вероятно, последнюю проверку – больше никому, даже из самых великих, не выпадало в истории человечества выдержать столько немыслимых издевательств.

Что же будет с нами? – решается сегодня в каждом русском сердце.

Посреди ночи Волчара, после всех дискуссий о том, что и как будет в другой, по-настоящему честной и верной России, кто будет посажен на кол, а кто прощён, сколько звёзд на погонах и сколько килограммов живого мяса священной коровы, уже давно не умещающейся на одном стуле – будет автоматически достаточно для наказания, – полез на решку, за последними остатками колбасы и сала. Там на дне пакета, он нашёл только пару лимонов и маленький огрызок, оставленный кем-то, видимо, для успокоения своей голодной совести. Волчара, в другой ситуации непременно бы доведший разбирательство до логичного наказания какой-нибудь жертвы, самой виноватой на этот день чайки, жертвы растущего молодого организма, ограничился только благодушным замечанием:

– Вот, сука, чайки – они и есть чайки! Всем хрен, а мне два. Дорожники, только они – больше некому… Пока люди спят, они в два ряда харчат продукты. Ладно, продержимся. Хотя я сейчас курочки бы навернул. Но раз нет рождественской курочки, значит, придётся в бизоны переименоваться, в супер-бизоны… – и ворча, стал закутываться в одеяло и простыни. – Библию он читал… А в праздник свистит флюгером, так что с Эдди Мерфи в унисон получается, – Мерфи в очередной раз взвизгивает, и как ни странно, Хмурый в эту секунду всхрапывает. Волчара одновременно с ними чихает – О! Точно, правду сказал. Я всегда говорю только правду!