Россия в неволе

Обычная шутка на распространённую и болезненную тюремную тему – вечную и вечно противную: "Здравствуй, дорогие бабушка! Спешу доложить, что в хате за последний период произошло следующее…" Иногда эта их переписка, когда кто-то в хате "пишет оперу" носит скрытый характер. Всё отработано за десятилетия режима: будто бы проводится плановый шмон, а на самом деле оперативник в известном ему кармане куртки, или с нужного баульчика, берёт спокойненько написанную наседкой докладную. Или, положим, в банный день, когда контингент хаты запирают в помывочной – у кого-то в нагрудном кармане лежит записка, которую можно безопасно взять, не сдавая "своего" человечка. Человечек этот, мелкая душонка, может, конечно, поступить по-другому: "Прошу вызвать в медчасть по поводу заболевания желудка…" – и для проформы и убедительности попритворяться, поохивая и держась за печень, не зная физиологии, пропустив её в школе по причине общей недоразвитости. И "пройти в медчасть через оперчасть…" Но это всё же запал, риск. На тех, кого регулярно и часто выдергивают по разным поводам, – смотрят с пристрастием, то ли в шутку, то ли всерьез задавая мимоходом вопросики: где был? Что опер сказал? Что прописали?

Иногда становится все ясно, когда в результате коротенького шмона, залетают и изымают из тайного места, из нычки – запрет. Например, телефон, зарядное, машинку для нанесения татухи, оставляя даже для прикола на видном месте что-нибудь несущественное: зажигалку, баночку из-под кофе, исподтишка прихваченную у зазевавшегося доктора – глядите, знайте! – все под контролем… Это точечный, адресный удар, невозможный без "приборов наведения" изнутри…

Эпопея с застрявшим на крыше телефоном, одиноко серевшим в клубке порванных ниток и водорослей – "коней" и "контролек", недоступном ни нашей, ни соседней хате – вся эта история получила своё неожиданное продолжение. Сама "канитель" (трубка) была убитая – она и зашла-то всего на один-два часа по просьбе Витьки. Витёк в свое время сам её подарил своему подельнику, Пушкину. За несколько месяцев, пока труба плавала по централу, и антенну злые дорожники отбили, и батарейка уже еле-еле держалась на пластырях – короче, ни о чём речь. Но тем не менее, после того, как Пушкин (это погремуха) не дождался её возвращения – от него пошёл поток вовсе не стихотворных мулек, посвященных Витьку и его ситуации. Сначала этот "невольник чести" нервно выяснял обстановку, по десять раз дотошно добиваясь – как и каким образом застряло его сокровище, с подробными объяснениями, что пусть труба и дохлая, но там была сим-ка, где адреса нужных людей и деньги. Потом пошла дерзкая мёртвая проза с предложениями восстановить утраченное. Потом пошли резолюции с угрозами, на "мля-буду". Пушкин современный загибал пальцы и пёр "на фарси": лечу, волосы назад, шерсть дыбом – "Какой дебил трубу убил? Кто, какой мудак, дремал на дороге? Что за …ло стояло на дороге, пусть отвечает за эту гребань!? Да я сейчас тому-то отпишу… Да я тебя, с твоим дорожником, если не восстановите…" – короче, поволокло этого волка по бездорожью.

Репка, стоявший тогда на дороге, нервничал. Витёк недоумевал всё более раскрывающемуся литературно-нецензурному таланту своего подельника – молодого шакалёнка, почувствовавшего возможность поиграть во власть. Редкая возможность на тюрьме, где и рукоприкладство запрещено между своими, проявить кровожадность. Амбалик хмурился, читая уже вместе с Витьком эти всё более длинные и истеричные каракули. И пока что только советовал – что написать, что делать – пытаясь донести простую мысль: чего не бывает, турма сидым…

Первым из здравых и понимающих заканителился Рушан, вскипел татарским нешуточным гневом, и написал спокойную и пространную мульку, где раскидал Пушкину-Шмушкину до краёв: пусть не гонит, не прёт до талово, здесь же не малолетки. Опять же, если он считает, что у него в доме нашем общем есть что-то личное и принадлежащее только ему, если так уж дорога балалайка – то в первый же день, как его поднимут на зону или посёлок, куда он попадёт – ему сразу же восстановят, подгонят самую лучшую и современную. К тому же их с Витьком делюга уже практически окончена, несколько месяцев, ну годик, добавят – и всё, кататься ему, Пушкину, по этой ссылке-пересылке, уже недолго – "так что будь человеком…"

На что Пушкин разразился неистовой грозной бранью (которой настоящий Александр Сергеич вряд ли и слышал за всю свою короткую жизнь), что ему нужен не только его долбаный "Самсунг", но и сим-ка с телефонными номерами, смс-ками и лежащими на ней деньгами… – и исчез, перестал выходить на цинки, на связь.