Кстати, судьбы многих членов этого Учредительного собрания, эсеровские депутаты которого оказались на территории, подконтрольной Верховному правителю, сложились, пожалуй, более трагически, чем при большевиках. Арестованных министров без всякого суда расстреляли в декабре 1918 года на берегу Иртыша. Произошло это злодейство не по приказу Колчака, а стало самоуправством нескольких офицеров Сибирской армии. Все участники расстрела были отданы под трибунал. Эта трагедия в очередной раз убедительно доказала: в тех условиях, в которых пребывала тогда Россия, ни о какой демократии не могло быть и речи.
Звучит красиво. Только вот с моральными качествами авторы этой теории перестарались. Достаточно, например, вспомнить, что тот самый Тухачевский прославился задолго до революции. Еще будучи кадетом, он однажды вынес после литургии из храма во рту причастие и выплюнул его на съедение собакам. Комментарии, что называется, излишни. А вот Колчака современники оценивали совсем по-другому. К примеру, архимандрит Русской православной церкви за рубежом Константин Зайцев писал, что в его памяти навсегда остался стальной силуэт боевого вождя, сочетающего отменное личное мужество с мягкой простотой.
Но Бог (или госпожа военная удача, кому как нравится) недолго хранил адмирала. Уже к осени 1919-го Колчак был вынужден вести войну фактически на два фронта. С запада наступала 5-я армия красных, на востоке, в тылу, разгоралась партизанская война, руководимая эсерами. В ноябре адмирал покинул Омск. Но когда поезд Верховного правителя подходил к Иркутску, оказалось, что город уже в руках Политцентра – органа, совместно созданного эсерами, меньшевиками и большевиками.
Они потребовали от чехов выдачи им Колчака, председателя его Совета министров Пепеляева и всего золотого запаса. Взамен чехословацкому корпусу обещали возможность беспрепятственно вернуться на родину. В который уже раз за историю Гражданской войны союзники предали Белое движение. Генерал Жанен тогда сказал:
В окружении Колчака возник план отступления в Монголию. Но уходить, как оказалось, было уже не с кем: личный конвой таял на глазах. Последнее, что оставалось, – переодеться в солдатскую шинель и затеряться в одном из эшелонов с чехами. Но адмирал решительно отверг такой план. Почему? Возможно, ответ на этот вопрос мы найдем в воспоминаниях его соратников. Барон Будберг уже в эмиграции достаточно жестко высказался на этот счет:
Но это скорее исключение из правила. Большинство участников Белого движения были согласны с бывшим министром правительства Колчака Георгием Гинсом: