Врангель, насколько было в его силах, старался выглядеть демократично – положение обязывало. Убежденный монархист, он никого не заставлял клясться в верности русскому престолу, на что, возможно, и намекал Слащев. Ведь Врангеля некоторые современники называли «последним рыцарем династии». А барон, наоборот, все делал для того, чтобы последний оплот контрреволюционного сопротивления выглядел презентабельно, в модном европейском духе. Действительно, ни одной белой армии не удалось в свое время установить в захваченных у большевиков областях хоть какое-то подобие демократии, даже отдаленное. Многие вожди и вовсе не утруждали себя такими попытками.
Крым остался единственным исключением, подтверждавшим общее правило. Слащев же открыто насмехался над усилиями Врангеля «демократизировать клочок российской земли в Крыму». Терпение барона иссякло. Он потребовал собрать доказательства, что генерал-лейтенант Яков Александрович Слащев переутомился и не может больше возглавлять корпус. Контрразведка сработала на редкость оперативно. Уже через несколько дней на стол главнокомандующего русской армией легла характеристика на генерала:
После поражения в Крыму вместе с остатками Белой армии Слащев со своей двадцатилетней женой Ниной Нечволодовой оказался на окраине Константинополя. Поселился он в хибарке, сколоченной из досок, фанеры и жести. Но отсутствие подобающего высокому чину быта его не смущало. Генерал стал выращивать овощи и торговать ими на рынках города. В редкие часы отдыха внимательно просматривал прессу. Его одинаково проклинали и красные, и белые, сторонились союзники. Верность сохранили лишь несколько офицеров штаба. А тут еще в руки к генералу попал текст соглашения Врангеля с Антантой. Слащев не счел для себя возможным промолчать.
Все знали, что Яков Александрович несдержан на язык и в запале способен оскорбить кого угодно, но чтобы признать большевизм! В одночасье померкли даже ставшие к тому моменту легендарными его характеристики окружения барона Врангеля – «тыловая слякоть», «паразиты морального сыпняка» и «трусливая штабная сволочь». От Слащева мгновенно отвернулась вся русская эмиграция, он был разжалован в рядовые. Но ему и дела до этого не было, поскольку и не собирался признавать приказ Врангеля и подчиняться ему.
Между тем высказывание Слащева очень скоро стало известно в Москве. Ответный ход сделал лично председатель ВЧК Феликс Дзержинский. На заседании Политбюро он потребовал включить в повестку дня вопрос о приглашении бывшего генерала Слащева на службу в Красную Армию. Мнения лидеров большевиков разделились. Против выступили Зиновьев, Бухарин и Рыков. А вот «за», что гораздо важнее, – Каменев, Сталин и Ворошилов. Их голоса значили много больше. Воздержавшийся был всего один – Ленин. В результате в ноябре 1921 года на итальянском пароходе «Жан» Слащев со своим окружением прибыл в Севастополь.
Советская Россия высоко оценила неожиданный поступок Слащева. Чуть позже его примеру последовали бывшие белые генералы Клочков, Зеленин, Доставалов, полковники Житкевич, Оржаневский, Климович и Лялин. Все они получили в Рабоче-крестьянской красной армии высокие командно-преподавательские должности, свободно выступали в дискуссиях по истории Гражданской войны. В 1922 году Слащев собственноручно написал обращение к офицерам бывшей Белой гвардии, находившимся в эмиграции. Призывал последовать его примеру и вернуться на Родину. За это руководители Русского Обще-Воинского союза заочно приговорили его как изменника к смертной казни, которую так никто и не привел в исполнение. Узнав об этом, бывший генерал Добровольческой армии разразился очередной статьей: