РОССИЯ В ПОСТЕЛИ

Но Зинка терпела. Она вытерпела бы и не то от этого мальчика, она даже позволила ему кончать в себя, чего не позволяла никому доселе. И когда он устал, когда с первыми эрекциями ушла и утихла его злая сила и ожесточение, Зинка стала лечить его теми ласками, которых он еще никогда не видел.

Стоило ему отдохнуть и потянуться к ней снова, стоило ему положить руку ей на грудь, как она принималась целовать его плечи, грудь, соски, живот, медленно, под вкрадчивую музыку Вивальди опускаясь все ниже к его паху. Его усталый член еще дремал, не отвечая на осторожные призывные прикосновения ее губ и языка, и тогда она забиралась еще ниже, поднимала его ноги к себе на плечи и нежно лизала языком его задний проход. Это возбуждало его почти сразу, его худое, костлявое тело вытягивалось напряженной струной, а член подскакивал и подрагивал от возбуждения. И тогда Зинка приступала к минету – она целовала его яички, облизывала корень и ствол пениса. И, когда Борис уже стонал от желания, осторожно брала в рот головку. Тихо звучал медлительный Вивальди, Зинка быстрым языком пробегала по члену от корня до головки и обратно и снова обсасывала головку, и забирала в рот весь член целиком, так, что сама уже вот-вот задыхалась, а потом пересаживалась на Бориса верхом и медленно, в такт Вивальди имела своего любимого. Борис стонал и извивался под ней, а потом, не выдержав этой замечательной пытки, с мальчишеским пылом переворачивал ее под себя, на спину и уже не в такт музыке с новым ожесточением вламывался в ее влагалище с почти звериной силой, но и тут Зинка делала все для него – вертела бедрами по кругу, подмахивала ягодицами, а когда он кончал, дергаясь от судороги эрекции, прижимала его тело к себе и терпела жестокие, горячие удары его спермы внутри и стальную боль в плечах, которые он стискивал своими сильными пальцами пианиста.

За всю ночь он не сказал ей и трех слов, а утром молча проводил до выхода из общежития и только там, почти не глядя ей в глаза, сказал:

– Ну, хорошо, пока. У тебя есть телефон?

– Есть, – сказала она. – В общежитии. – И назвала телефон общежития и номер своей комнаты, – Только к нам дозвониться трудно.

– Это неважно. Ну, будь!

Зинка уехала домой, не зная радоваться ей или грустить – ведь он даже не записал ее телефон, позвонит ли когда-нибудь?

Три дня она прождала его звонка, уходя из общежития только на работу, а все остальное время просиживала внизу, на первом этаже, у телефона с какой-то дурацкой книжкой про пограничников в руках. Она читала и не понимала, что она читает, каждый телефонный звонок заставлял ее поднимать голову от книги и ждать – не он ли, а когда телефон больше двух минут был занят комендантшей или болтливыми девчонками, она начинала нервничать и терять терпение.

Он позвонил на четвертый день, к ночи.

– Привет, – сказал он. – Как живешь?

– Ничего. А ты?

– Можешь приехать?

– Когда? Завтра?

– Нет, сейчас.

Она взглянула на часы.

– Я уже не успею на последнюю электричку.

– Ничего. Возьми такси. Я заплачу.

И так повторялось два-три раза в неделю – он звонил к ночи и вызывал ее к себе, и она мчалась к нему то последней электричкой, то на такси или на попутных машинах.

Он хмуро и ожесточенно трахал ее, всегда под Вагнера и Бетховена, а когда успокаивался – включал Вивальди и Дебюсси.

Зинка стала уже своей в общежитии, ее уже знали все вахтерши и соседи Бориса по общежитию, и однажды в женском туалете Зинка, сидя в кабинке, услышала короткий разговор двух студенток.

– Ты видела эту новую Борькину шлюху? – сказала одна.

– Видела. Она его загнала совсем.

– Наташка сама виновата. Крутит парню яйца и не дает. Вот он и отводит душу…

Они ушли, а Зинка сидела в сортире и плакала без слез.

Теперь ей все стало ясно, теперь она понимала, почему он вызывал ее за полночь, а по утрам не смотрел в глаза. Он все еще встречался со своей виолончелисткой, он гулял с ней по концертам и кино, целовался в ее машине, а когда яйца уже распухали от спермы, вызывал Зинку, как скорую помощь.

Зинка вышла из сортира, умыла лицо и пошла в его комнату.

– Я хочу водки! – сказала она и выключила к чертям собачьим этого вкрадчивого Вивальди или как там его звали.

Борис удивленно посмотрел на нее.

– Я хочу водки! – хмуро повторила она.

Он, ни слова не сказав, ушел куда-то и через несколько минут притащил полбутылки коньяка. Зинка залпом выпила полстакана, закурила и спросила в упор:

– Ты ее очень любишь?

– Кого? – сделал он удивленное лицо.

– Эту Наташу твою.

– Ну, причем тут она? Тебе то что?

– Ты хочешь на ней жениться?

– Да прекрати ты, ради Бога! – он усмехнулся криво и полез к ней обниматься, но она вдруг с силой ударила его кулаком по лицу так, что у него кровь потекла из носа.

– Ты что, сдурела? Кретинка! – испугался и удивился он.

– Блядь ты, вот ты кто! Подлюга! – сказала Зинка и улыбалась вызывающе. – Ну что? Ну, ударь меня! Слабо? Дешевка! Музыкант вшивый!

– Пошла вон отсюда! Живо! Убирайся!

Он подошел к ней и стоял напротив нее, полуголый и бледный от злости…

– Вон, шлюха! – повторил он и даже толкнул ее в плечо.