Россия в середине 18 века

Отвлечемся на минуту и вспомним события 1740–1741 гг. Опять рвущаяся к власти претендентка; опять иностранный дипломат, явно нарушающий свой статус; опять надежды на гвардию. История как будто бы пошла по своему прежнему кругу, но при тогдашней раскладке политических сил это было неизбежно — верхушечный характер переворотов XVIII в. очевиден.

Но в отличие от Елизаветы в 1741 г. Екатерина в 1756 г. знала, как будет действовать. В письме Уильямсу 18 августа она раскрывала свои планы: «…когда я получу безошибочные известия о наступлении агонии, я отправлюсь в комнату моего сына». Захватив ребенка и поручив его своему стороннику А. Г. Разумовскому, Екатерина намеревалась через «верного человека» известить преданных ей гвардейских офицеров, которые должны были привести во дворец 250 солдат. Екатерина уточняла: «Может быть, я не обращусь к их помощи, но они будут у меня в резерве на всякий случай; они будут принимать повеления только от великого князя или от меня»¹⁷. После этого Екатерина предполагала прийти в комнату умирающей императрицы и вызвать своих сторонников из числа высших сановников (Бестужева-Рюмина и Апраксина), а затем заставить всех присягнуть ей и Петру как императрице и императору. Все эти предосторожности были необходимы, чтобы не дать Шуваловым возможность раньше объявить волю Елизаветы. Если бы это все же произошло, Екатерина намеревалась использовать гвардейцев, чтобы арестовать Шуваловых и вывести их из игры.

Таковы были планы Екатерины в 1756 г. Как вариант действий на случай смерти Елизаветы они сохранялись и позже. Однако в начале 1758 г. расчеты Екатерины были сильно подорваны начавшимся делом Бестужева-Рюмина. Поводом для него стало расследование причин внезапного отступления армии Апраксина из Пруссии осенью 1757 г. Можно предполагать, что до Елизаветы дошли сведения о неслучайности отступления Апраксина, который поддерживал связь с канцлером и великой княгиней и, зная о тяжелом состоянии Елизаветы, решил отступить и более не испытывать судьбу на полях сражений. В январе 1758 г. шеф сыска А. И. Шувалов допросил Апраксина о его переписке с Екатериной и Бестужевым-Рюминым. 14 февраля канцлер был вызван на заседание Конференции, где и был арестован. Аресту подверглись также люди, через которых Екатерина поддерживала связи с Бестужевым-Рюминым: ювелир Бернарды, друг Понятовского И. П. Елагин, доверенное лицо сторонника Екатерины генерал-прокурора Н. Ю. Трубецкого и др.

Тучи явно сгущались над «молодым двором», и прежде всего над Екатериной. Шуваловы, по-видимому, получили верные известия о планах Бестужева-Рюмина и Екатерины и решили упредить их реализацию. Свержение канцлера готовилось давно. После начала Семилетней войны он по-прежнему оставался скрытым противником сближения с Францией, а его единоличная манера ведения дел явно не нравилась И. И. Шувалову, приобретавшему при активной помощи и поддержке М. И. Воронцова все большее и большее значение в решении внешнеполитических дел. Сообщение о контактах «молодого двора», главнокомандующего и канцлера стало последней каплей, переполнившей чашу терпения фаворита и Елизаветы. Не исключено, что эти контакты, а также раскрытые планы Бестужева-Рюмина и Екатерины были квалифицированы как заговор против императрицы, хотя планы предполагалось привести в действие в день смерти Елизаветы. Не случайно на допросе Бестужеву-Рюмину был задан вопрос о «планах на нынешнее, так и на будущее время, о которых бывший канцлер совещался… с друзьями великой княгини». Однако Бестужев-Рюмин, заранее почувствовавший опасность, уничтожил все письма и проекты и поэтому совершенно хладнокровно отвечал следователям: «…возможно ли о том думать, ибо наследство уже присягами всего государства утверждено»¹⁸.

Отсутствие письменных улик и безошибочные ответы Бестужева-Рюмина завели следствие в тупик. Выход из него Елизавета пыталась найти, решив лично переговорить с Екатериной. Этот разговор, имевший характер допроса и поразительно напоминавший разговор Анны Леопольдовны с Елизаветой накануне дня переворота 25 ноября 1741 г., состоялся в апреле 1758 г. Екатерина сама давно просила о нем, ибо, уничтожив вовремя все улики, хотела выйти из состояния неуверенности и неизвестности, в котором оказалась. Особую тревогу «молодого двора» вызывало то, что Петр Федорович начал сторониться своей жены и в случае малейшего нажима на него мог раскрыть если не все планы, то по крайней мере те, которые знал.