Россия в середине XVIII в.: Борьба за наследие Петра.

Но объяснениям Апраксина мало кто верил. Отступление после победы и занятия большей части Восточной Пруссии было полной неожиданностью, «чему, — как писал А. Т. Болотов, — сначала никто и даже самые неприятели наши не хотели верить, покуда не подтвердилось то самым делом». Мемуарист, писавший эти строки спустя 30 лет, не преувеличил. 14 октября 1757 г. M. И. Воронцов писал М. П. Бестужеву-Рюмину о «странном и предосудительном поступке» Апраксина: «…он и ко двору е. и. в. чрез пятнадцать дней по поданном полном известии о воздержанной над прусским войском победе ничего не писал, и мы здесь ни малейшей ведомости о продолжении воинских операций в Пруссии в получении не имели, покамест, к крайнему сокрушению и против всякого чаяния, наконец от фельдмаршала получили неприятное известие, что славная наша армия за недостатком в провиянте и фураже вместо ожидаемых прогрессов без указу возвращается… будучи непрестанно преследуема и якобы прогоняема прусскими командами…»⁴⁹

Не лишено основания мнение, что Апраксин, поддерживавший тесную связь с Бестужевым-Рюминым, знал о болезни Елизаветы и стремился избежать риска, ибо приход к власти пруссофила Петра III изменил бы ситуацию в корне. Как бы то ни было, если к Тильзиту армия отходила в полном порядке, то уже после 18 сентября ее отступление к Мемелю было беспорядочным и поспешным. Общие потери похода составили около 12 тыс. человек, причем в бою потеряли лишь 20 %, а остальные 80 % — 9,5 тыс. умерли от болезней⁵⁰.

Конференция и сама императрица настойчиво требовали от Апраксина перейти после перегруппировки в наступление и взять Кёнигсберг, однако Апраксин ответил, что «невозможное возможным учинить нельзя». Такой ответ не удовлетворил Елизавету, и 16 октября Апраксин был смещен с поста главнокомандующего. В декларации для союзников отмечалось: «…операция нашей армии генерально не соответствовала нашему желанию, ниже тем декларациям и обнадеживаниям, кои мы учинили нашим союзникам — замедлившееся окончание кампании наградить скоростию и силою воинских действ». Апраксин обвинялся в неспособности привести в действие план правительства. Он был отозван из армии и в конце 1757 г. арестован. Просидев под следствием до осени 1758 г. (вначале в Нарве, а потом под Петербургом), он умер⁵¹.

Новый главнокомандующий — генерал-аншеф Виллим Виллимович Фермор, англичанин по национальности, на русской службе находился с 1720 г., участвовал в войнах с Турцией и Швецией. Ему предстояло привести в порядок армию вчерашнего победителя пруссаков. Пока он этим занимался, Фридрих II решил, что русские до весны не решатся на выступление, и отозвал армию Левальда в Померанию для оказания сопротивления высадившимся там шведским войскам. 1 января 1758 г. Фермор, выполняя настоятельные требования Конференции, во главе 34-тысячной армии выступил в поход и 11 января без боя, под звуки литавр и колокольный звон торжественно вступил в Кёнигсберг. Занятие Кёнигсберга, как и временное занятие австрийским корпусом генерала Гаддика столицы Бранденбурга и всего Прусского королевства — Берлина, было единственным успехом союзников: 5 ноября 1757 г. Фридрих II разгромил при Росбахе французов, а 22 ноября — при Лейтене австрийцев, оттеснив их из Силезии.

Между тем Фермор, не встречая сопротивления, в течение зимы 1758 г. закрепился в низовьях Вислы, а летом того же года вступил в Бранденбург, осадив ключевую крепость на пути в Берлин — Кюстрин. Это встревожило Фридриха, и с 33-тысячным войском он стремительно двинулся из Силезии. 13 августа, умело маневрируя, он переправился под Франкфуртом на правый берег Одера, отрезав от основных сил Фермора корпус Румянцева, тщетно поджидавший его в другом месте переправы. Обойдя русскую армию с тыла, он остановился у деревни Цорндорф. Обходный маневр прусской армии был вовремя обнаружен, и русские полки, совершив поворот кругом, приготовились встретить врага.

Очевидец сражения пастор Теге так описывает памятное утро 14 августа 1758 г.: «С высоты холма я увидал приближавшееся к нам прусское войско; оружие его блистало на солнце, зрелище было страшное… прусский строй вдруг развернулся в длинную кривую линию боевого порядка. До нас долетел страшный грохот прусских барабанов, но музыки еще не было слышно. Когда же пруссаки стали подходить ближе, то мы услыхали звуки гобоев, игравших известный гимн «Господи, я во власти твоей»… Пока неприятель приближался шумно и торжественно, русские стояли тихо, что казалось, живой души не было между ними. Но вот раздался гром прусских пушек…»⁵²