Григорий Семенов, по-видимому, узнал о случившемся не сразу. Он в третий раз изготовил мировую челобитную, на сей раз от имени Матрены, ее сына и всех арестованных с отказом от взаимных претензий. Писал челобитную «Спаского собору, что во дворце, предельной дьячек Максим Иванов». Вместе с этой челобитной в деле находится и обрывок листа, представляющий собой своего рода инструкцию-образец для тех, кто будет подписываться вместо многочисленных участников мировой сделки, с таким текстом: «к сей челобитной [чин имя отечество и прозвание написать того, кто станет руку прикладывать] и вместо Луцкого полку драгуна Сидора Поздерина по ево велению руку приложил». Стоит заметить, что пойманных 31 января на дворе Голубцова, видимо, убедившись в их невиновности, к этому времени отпустили на поруки. Впрочем, не всех – вязниковец Андрей Лютов освобождения не дождался и умер в заключении.
С новой челобитной Григорий отправился к Матрене. На сей раз женщина, наверняка уже знавшая, что рассчитывать на помощь умершего дяди ей не приходится и что подписываемый ею документ уже не будет иметь никакого значения, дабы получить с этого дела хоть какую-то прибыль, приняла от него 25 рублей и челобитную подписала. Довольный Григорий в сопровождении непонятно каким образом оказавшегося тут же некоего дьячка Ивана Матвеева пошел к Алексею Михайлову. У того в это время оказался еще один посетитель – дьякон «церкви Варламия, что до Творца» Иван Дмитриев. Все четверо стали изучать принесенный Григорием документ и за этим занятием из застал один из подьячих Канцелярии земских дел. Поскольку Григория Семенова уже разыскивали по делу об убийстве Протопопова, все трое посетителей были немедленно арестованы, а добытая с таким трудом бумага изъята.
Допрошенные тут же Иван Матвеев и Иван Дмитриев сообщили, что первый – сын Матвея Нестеровича Попова, который служит в соборной церкви Покрова в селе Покровском,[282]
а он, Иван, служит там же в церкви Николая Чудотворца. В колодничью избу он явился «для того, что он, Алексей, ему, Ивану, шурин, да и для того, что отец ево Алексеев, священник Михайло Тимофеев прислал с ним, Иваном, к нему, Алексею, денег три алтына две деньги». Иван Дмитриев оказался еще одним братом Алексея Михайлова. Он собирался ехать в Петербург и приходил проститься с родственником. После установления личности обоих священнослужителей скорее всего отпустили. Во всяком случае в деле есть сведения об освобождении 1 апреля Ивана Матвеева.Между тем, уже 27 марта по горячим следам был допрошен Григорий Семенов, который стал теперь главным подозреваемым. Он сразу же чистосердечно во всем сознался, дав показания и против Алексея Михайлова, который подстрекал его к убийству старого подьячего. Канцелярия земских дел вновь обратилась к преосвященному Стефану и, поскольку на сей раз речь шла о смертном убийстве, уже 30 марта состоялось обнажение чина Алексея Михайлова. С этого времени он фигурирует в документах как «раздьякон». На следующий день он был взят в застенок, но с первой пытки от участия в убийстве отказался и лишь подтвердил прежние показания. Тогда настала очередь пытки Григория Семенова, который вновь уличал брата. Повторной пытки «раздьякон» не выдержал и во всем сознался. Суд был скорым, но справедливым, а его итог был предрешен: братья Алексей Михайлов и Григорий Семенов были приговорены к смертной казни и помещены в «покаянную избу» для осужденных.
Делу, начавшемуся, как кажется, беспричинным испугом проснувшегося среди ночи ребенка с последовавшей за этим целой цепочки недоразумений, казалось бы, был уготован печальный конец. Но не будем торопиться. Пока отметим лишь порожденное этим делом еще одно недоразумение: уже встречавшийся нам подьячий приказа Большого дворца Иван Шатин[283]
подал в Канцелярию земских дел челобитную, в которой, упомянув, что Матрена Голубцова является его своячницей, а Федор Протопопов – дядей, жаловался на то, что якобы дьякон в расспросе оговорил подьячего Казанской губернии Якова Ветошникова, и тот подал челобитную на Шатина в бесчестье. Действительно в своем первом допросе Алексей Михайлов упоминал, что, по его сведениям, Ветошников тоже состоял с Матреной в интимных отношениях, но при этом в качестве источника информации ссылался на служанку Прасковью, а вовсе не Шатина. Вероятно, до дома Голубцовых информация о показаниях дьякона дошла в искаженном виде.