Россия в XVIII столетии: общество и память

Не исключено, что определенное значение для исхода дела имела и не вполне понятная роль капитана Бахметьева, чей отец занимал в петровской администрации не последнее место. Можно ли считать случайным, что служащие Канцелярии земских дел не проявили какой-либо активности в поисках офицера и привлечении его к следствию? Естественно, нам ничего неизвестно и о том, как влияло на их мотивацию то обстоятельство, что речь шла о семье их коллеги. Были ли они с ним солидарны или наоборот злорадствовали по мере того, как на свет выплывали скабрезные подробности похождений его жены? Не знаем мы ничего и о том, как сложились дальнейшие судьбы участников всей этой истории. Сохранилась или распалась семья Степана Голубцова после его возвращения в Москву? Что стало с бывшим дьяконом Алексеем Михайловым? Ответов на эти вопросы у нас нет. Одно очевидно: хотя и с немалыми потерями (после перенесенных пыток, если они действительно имели место, Алексей Михайлов и Григорий Семенов должно быть вышли из заключения инвалидами), клан церковников одержал в нашей истории решительную победу над кланом бюрократов. Из этого, конечно, не следует, что корпорация священнослужителей в начале XVIII в. была более влиятельной, чем не менее многочисленная корпорация московских служащих центральных учреждений. Представленный здесь казус лишь слегка приоткрывает для нас дверцу в пространство сложных социальных связей и отношений первой четверти XVIII в. Мы видим, как родственники опекают и защищают женщину, чей муж уехал по служебным делам в другой город, как на дворе прибывшего в отпуск офицера собираются люди с самым разным социальным положением и его знакомыми оказываются и посадский из провинциального города, и дьякон столичной церкви, как любовные отношения легко превращаются в деловые и обретают понятное обоим сторонам денежное выражение. Все это вновь напоминает о том, как мало мы знаем об организации русского общества раннего Нового времени, его вертикальных и горизонтальных связях, о действовавших в нем механизмах.

Глава 4 Муза на службе семейной свары [291]

Архивные документы XVIII века содержат сведения о многочисленных семейных конфликтах в дворянской среде, связанных с разделом имущества. Многие из них изобилуют красочными описаниями ссор, нередко сопровождавшихся бранью, взаимными оскорблениями и рукоприкладством, насильственным захватом чужого имущества и пр. Нередко подобные конфликты длились по многу лет, иногда десятилетий, все более запутываясь, обрастая новыми обстоятельствами и эпизодами, а взаимная вражда передавалась по наследству следующим поколениям. С разрешением таких конфликтов власти, как правило, не спешили – и потому, что разобраться в них было далеко не просто, и потому, что и у одной, и у другой стороны зачастую оказывались влиятельные покровители, и потому, наверное, что затяжные дела сулили чиновникам немалые доходы. Бывало и так, что сами наследники не спешили с разделом имущества, покуда не становилось ясно, что вести и далее совместное хозяйство по тем или иным причинам уже невозможно. Каждый отдельный конфликт, в качестве микроисторического казуса, кейса может быть интересен исследователям как своими деталями, так и в плане изучения родственных связей, внутрисемейных отношений, истории конкретной семьи, а также проявлявшихся в ходе конфликта практик и социальных представлений. Но при этом воссоздать полную картину происходившего бывает совсем непросто, поскольку некоторые ее фрагменты, имевшие криминальный характер, выделялись, выражаясь современным юридическим языком, в отдельное производство и сведения о них рассыпаны по разным архивным фондам. Какие-либо обобщения, какая-либо типологизация подобных конфликтов вряд ли возможны ведь,

как известно, «все счастливые семьи счастливы одинаково, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Поэтому обращение историка к тому или иному конфликту может быть оправдано либо соответствующими целями исследованиями, либо его какими-то уникальными особенностями. Именно такой уникальный характер, как представляется, и носит дело, о котором пойдет речь ниже, ибо в борьбе за имущество одна из сторон использовала не вполне обычные средства – поэтическое и изобразительное искусство.

События, о которых пойдет речь, разворачивались в Белгородской губернии в начале 1770-х гг., а первый связанный с этим делом эпизод, о котором нам известно, относится к 20 января1771 г., когда отставной секунд-майор Иван Герасимович Лутовинов обратился в Брянский городовой магистрат с явочной челобитной, в которой сообщал: «В прошлом 1770-м году декабря 6 дня получил я брянского уезду помещика Василья Иванова сына Тутолмина[292] села Бытова чрез крестьянина Ивана Филатова сына Антонова посквильное письмо на мое имя, которое вредительно и законам противное по чину моему и благородности дворянства. Оное ж письмо кем писано, я признаю и о том где надлежит впредь представить имею». За этим обращением следовал текст самого пасквиля:

«На конверте подписано тако: