Россия в зеркале уголовных традиций тюрьмы

Вместе с тем отдельные авторы стоят на позиции, что возникновение «клана воров» связано со сложившейся в СССР тоталитарной системой. Так, Г. Подлесский, А. Терешонок пишут: «Советское государство, будучи само по природе и характеру уголовным, изначально проявляло заинтересованность в становлении и укреплении воровской власти»[119]. По нашему мнению, основанному на анализе различных источников и документов, сообщество «авторитетов» уголовной среды в местах лишения свободы существовало и существует в России издавна, так же, как оно существовало и существует в различных странах мира. Другой вопрос – какие имена представители «блатарей»[120] себе присвоили, какие новые неформальные правила выработали? Возникший политический строй и ему соответствующие экономические отношения, уголовно-правовая и уголовно-исполнительная политика предопределили различные изменения в преступности.

Новоявленные «наследники» верхней ступени в иерархии осужденных – «воры» – стали не только быстро перенимать антисоциальные традиции и обычаи прошлого, но и интенсивно вырабатывать свои собственные принципы поведения. Прежде всего, настоящим криминальным ремеслом, которое давало лицу право на вхождение в сообщество «авторитетов» уголовной среды стало признаваться только воровство, как единственное средство существования. Отсюда по их установлениям каждый член группировки не имел права заниматься какой-либо общественной деятельностью, например состоять в пионерских, комсомольских, партийных и других организациях. Разумеется, «вор» не имел права работать или занимать общественные и иные должности в местах лишения свободы. Именно тогда и утвердилась пословица: «Вор ворует, остальные служат или вкалывают».

Надо признать, что в отечественной криминологии существует и иная – «социально-политическая» – точка зрения на становление «воровского закона». Так, ряд ученых, среди них С. Я. Лебедев, Ю. А. Вакутин и др., утверждают, что «воровская идея» возникла в переломный для страны Советов период, начиная с 20-х гг., когда в места лишения свободы хлынула масса непролетарских, нетрудовых элементов – представителей «эксплуататорских классов», изолируемых по признаку классовой, сословной принадлежности, для «пролетарского перевоспитания». Данная категория заключенных, считая действия властей в отношении себя явно несправедливыми и не имея возможности защищаться от произвола традиционными легальными способами, в порядке протеста против складывающихся неблагоприятных условий существования, создала знаменитый «кодекс тюремной жизни» – «воровской закон», в основу которого были положены формы протеста против властей: не участвовать ни в каких формах общественной деятельности, не трудиться на «пролетарское государство», сохранять чувство собственного достоинства и духовную независимость, никогда не служить и не брать в руки оружие, не вступать ни в какие отношения с администрацией тюрем, жестоко преследовать наушничество, ябедничество. Не видя для себя перспектив возврата прошлого образа жизни, эти «бывшие» организовались в стойкие преступные микрогруппы со своей субкультурой. Будучи в интеллектуальном развитии на порядок выше массы уголовников, «авторитеты» нового преступного сообщества легко увлекли за собой основную массу заключенных[121].

Изложенная позиция не бесспорна. Во-первых, «правила-заповеди арестантов» являлись и являются незыблемыми в местах лишения свободы, то есть они культивировались в среде осужденных и до 20-х гг. Во-вторых, «идейные враги существовавшего строя» видного положения в традиционной преступной иерархии ни тогда, ни в последующее время не занимали, тем более, своих «корпоративных законов», отражающих криминальные ориентации, не имели. Кроме того, в пенитенциарных учреждениях к 1929 г. они составляли небольшую часть заключенных – 3–4%[122].

Несколько иная точка зрения на исследуемое явление приводится А. И. Гуровым. Он пишет, что «воры» и их «закон» появились в 30-х гг., во время бурного развития нашей лагерной системы, когда уголовники с течением времени взяли на себя функции управления в условиях несвободы, установили свои правила поведения[123].

В целом можно согласиться с утверждениями А. И. Гурова, но при этом следует заметить: традиционные уголовные «авторитеты» никогда не устранялись от неформального влияния на среду осужденных и, анализируя развитие их сообщества, нужно помнить о его корнях, уходящих глубоко в прошлое.

Таким образом, в среде осужденных 20-х гг. выделились свои «авторитеты», которые образовали наиболее стабильные и стойкие, а следовательно, и наиболее опасные группировки отрицательной направленности. Чтобы «узаконить» свое особое положение среди всего контингента заключенных и подчинить себе основную массу лиц, лишенных свободы, представители преступного мира руководствовались «истинными заветами» прошлого. Вместе с тем они привнесли в субкультурную жизнь свои корпоративные ценности, обусловленные новым временем.