Россия в зеркале уголовных традиций тюрьмы

Таким образом, в 30-е гг. жизнь осужденных в местах лишения свободы подчинилась вновь сформированному и окрепшему единому «воровскому закону». «Закон» безраздельно господствовал, и никто не осмеливался нарушать его. «Воры» окончательно утвердились в качестве своеобразных «князей» преступного мира. Остальные же лица, отбывавшие наказание, рассматривались по восходящей к «авторитетам» линии. Такая ситуация просуществовала вплоть до 1941 г.

§ 4. Кровная вражда в преступном мире или «сучья война»

Колония для рецидивистов – поселок Понил, печально известный в преступном игре как «долина смерти». У работников правоохранительных органов и осужденных сохранилась поговорка – «Кто на Пониле не побывал, тот – и жизни не понял». И это в немалой мере действительно так.

Поселок этот находится на Северном Урале, до ближайшего населенного пункта – 150 километров, окружен он со всех сторон топями, болотами, как будто сама природа создала островок для отверженных людей, чтобы приумножить их лишения и страдания.

Именно там, будучи молодым человеком, я и услышал впервые о «сучьей войне». Конец августа, уже осеннее солнце катилось за сопку. Мы сидели вдвоем в распадке у костра – я и начальник оперативно-режимного отдела майор Марокин. День был тяжелый, и он, старший по званию, предложил мне, месяц как из учебного заведения, заварить «купца» – крепкий чай, но, видя, как я неумело обращаюсь с «самоваром», взял у меня из рук железную банку с заваркой и довел ее на костре до «нормы». Затем подал мне обжигающий губы напиток. Он был густой и горький, с непривычки я поперхнулся.

– Ты что же, фрайер, делаешь, – засмеялся майор, играя под блатаря, – тебе же чифир не сука подал!

Я промолчал, не зная, как реагировать. Марокин хлопнул меня по плечу:

– Не обижайся, – посерьезнев, добавил, указав рукой на склон, где находится лагерное кладбище. – Они, эти суки, вон где лежат. А рядом с ними – воры. В 50-х гг. их вагонетками вывозили из зоны, в период сучьей войны.

Тогда я впервые услышал об этом и, конечно же, не предполагал, что «суки» и «воры», их жизненные проблемы, их кровавое единоборство станут когда-нибудь предметом моей деятельности и исследований.

В начале Великой Отечественной войны, в соответствии с Указами Президиума Верховного Совета СССР от 12 июля и 24 ноября 1941 г. из мест лишения свободы были досрочно освобождены различные категории заключенных для отправки на фронт (около 25 % от общего числа). В течение 1942–1943 гг., по специальным решениям Государственного Комитета Обороны, освобождается еще около 10 % осужденных. В числе «специального контингента», мобилизованного в армию, оказалось и немало «воров». Кроме того – в военный период, в результате усилившегося давления администрации, отдельные «воры» были вынуждены начать работать[140].

Все это, как известно, считалось серьезным отступлением от «воровского закона». Никто в то время не мог предвидеть, что война разделит хранителей криминальной субкультуры на две враждебные группы. Но произошло именно то, чего еще не знала вековая история преступного мира. Образовавшаяся довольно многочисленная группа «отошедших воров», «вероотступников», «сук»[141] всячески стала преследоваться «авторитетами» уголовной среды.

Ранее «изменник» (их было не так много) из «воровского мира» изгонялся или к нему применялись иные санкции, культивируемые в сообществе. В свою очередь, персонал ИТЛ изолировал гонимых в отдельные камеры, которые в среде лишенных свободы стали называть «сучьими будками»[142].

С начала же войны число «сук» непомерно возросло, и со временем они образовали самостоятельную категорию осужденных, своеобразную криминальную «масть».

Таким образом, сообщество заключенных неизбежно вышло за рамки сбалансированного состояния, и были созданы условия для междоусобной массовой борьбы за привилегированное место, которая обосновывалась своеобразными идейными мотивами и соответствующим эмоциональным состоянием участников конфликта.

Осмысливая события «сучьей войны», свидетелем которых писатель В. Шаламов был лично, он пытается проникнуть в душу «блатарей-воров» и «сук», объяснить психологию кровавой вакханалии.

«Сучья война отвечала темной и сильной воровской потребности – сладострастного убийства, утолению жажды крови. Эпизоды настоящей войны отразились, как в кривом зеркале, в событиях уголовной жизни. Захватывающая дух реальность кровавых событий чрезвычайно увлекла вожаков. Даже простая карманная кража ценой в три месяца тюрьмы или “квартирный скок” совершаются при неком “творческом подъеме”. Им сопутствует ни с чем не сравнимое, как говорят блатари, духовное напряжение высшего порядка, благодетельная вибрация нервов, когда вор чувствует, что он – живет.