Надо, однако, предощутить, что это «чувство» тоски и обездоленности, по крайней мере на своем последнем уровне, вовсе не носит негативный характер, а совсем наоборот, сущность его должна быть понята позитивно… Ибо это «чувство-идея», при всей своей многогранности имеющая отношение к самым разным уровням реальности, дает, например, возможность русским провидеть, предвосхитить всю необъятную загадочность своего бытия, биение своей идеи, скрытой за покрывалом бесконечного русского пространства и русской песни.
В избранных мной стихах это чувство тоски и незавершенности выражено с необыкновенной поэтической силой. Но нигде, пожалуй, оно не высказано так потрясающе, как в стихотворении Есенина «Этой грусти теперь не рассыпать». (Может быть, с такой же силой оно проявлено в русских народных песнях.) Хотя сама русская природа является здесь как бы манифестацией этой мистической лишенности и тоски, вместе с тем именно эта лишенность, обездоленность вызывает не отталкивание, но, наоборот, взрыв, поток непреодолимой любви к Родине, отчего «так легко зарыдать». Таким образом, тоска ведет к позитивному чувству любви, причем не потому, что это только простая земная обездоленность и сиротство, но и метафизическая, оттого и тоска так глубока, и любовь так сильна и непреодолима. У Блока это выражено с сокрушающей, чисто русской откровенностью:
И опять: «Что ты для сердца значишь?» (Блок). Роковой, русский, пока безответный вопрос. Таким образом, русская тоска действительно часто беспредметна, хотя, казалось бы, вызывается какими-то конкретными причинами, например, видом печальных и нежных русских равнин и лесов, но сам этот вид, эта природа — скорее манифестация тайной, необъяснимой, космологической тоски. Поистине, русская природа и Русская Душа — это нечто единое. Отсюда, может быть, и одна из причин древней любви русских к своей земле. Таким образом, мы видим, что любовь русских к своей стране — отнюдь не слепая в духовном смысле любовь к Родине, она имеет глубочайшее метафизико-онтологическое основание.
Эта почти сверхъестественная любовь — и потеря ее означала бы гибель русской нации — составляет один из важнейших аспектов русского самопознания. Но прежде чем перейти к ее растолкованию, насколько это возможно в пределах человеческого разума, стоит сказать несколько слов о значимости русских поэтов, особенно в смысле их влияния на сознание людей. Хотя русская поэзия первой половины XX века дала примерно 15–17 имен поэтов необычайного, хотя и неодинакового художественного дара, лишь некоторые из них стали властителями умов и оказали глубочайшее духовное влияние на формирование сознания и ценностей у поколений XX века. Среди них, безусловно, два царских места принадлежат А. Блоку и С. Есенину, так же, как в поэзии XIX века — А. Пушкину и М. Лермонтову, в прозе XIX века — Н. Гоголю, Ф. Достоевскому и Л. Толстому. Несомненно, критерием гениальности, помимо самого поэтического таланта в узком смысле этого слова, является сотворение поэтом или писателем собственного мира, космоса, при условии его глубины, самобытности и философской значимости. И здесь Блок поистине уникален, ему нет равных в поэзии XX века, он подлинный Данте русской поэзии, создавший свой ад (мир XX века) и свой рай — Вечную Женственность как аспект Божественного проявления. Но неотъемлемой частью великой поэзии Блока явилась Россия, не ад и не рай поэта, а его тайна, его истинная любовь, которой он посвятил свои лучшие стихи. Философский, поэтический и мистический гений Блока был троекратно усилен, в смысле воздействия на умы, его стихами о России. Такое творчество, естественно, в своей важнейшей части связано с темой Родины, причем эта тема была развита Блоком до неимоверной космической глубины. Он завершил этим великие традиции патриотической лирики XIX века.
Значение же Есенина в русской поэзии и в духовном мире при всей общепризнанности его поэтического гения еще далеко не разгадано до конца, и оно настолько огромно и необычно, что не будет преувеличением сказать, что значение Есенина как национального русского поэта не уступает значению Пушкина. Но вместе с тем оно до такой степени уникально, что, собственно, поставить Есенина в какой-то ряд почти невозможно, и о его поэзии речь будет идти ниже.