Россия вечная

Такая позиция подразумевает живой отклик читающих, фактически переход к живой ментальной беседе с самим автором, пусть даже вы находитесь за тысячи верст друг от друга. Не случайно общение, особенно общение на родном языке, Мамлеев считает одной из высших ценностей, дарованных русским людям Всевышним. И также не случайно многие моменты, изложенные в «России вечной», хочется доанализировать, что-то развивая в предложенном мыслителем русле, что-то модифицируя, а с чем-то не соглашаясь. Именно исходя из такой позиции, хотелось бы ввести читателя в грандиозное здание «России вечной», начав таким образом диалог и с самим Мамлеевым.

Прежде всего необходимо сказать, чем, с точки зрения Юрия Мамлеева, не является доктрина, изложенная в книге «Россия вечная».

Национализмом, ибо национализм, по его мнению, довольно часто сопровождается агрессивным отношением к другим народам.

«Простым патриотизмом», потому что доктрина книги «Россия Вечная» представляет собой гораздо более широкое философское учение, включающее в том числе и патриотизм, в котором «исключительно важное значение имеют космологическая и метафизическая составляющие».

Религией, поскольку человеческое учение не может являться таковым. Религия же исходит от Высшей Силы.

Также не случайно предисловие к данному труду открывается с проникновенных стихов иеромонаха Серафима. Пожалуй, это стихотворение весьма объемно иллюстрирует сокровенную суть творческого метода познания мира и России самого Мамлеева — познания их посредством культуры, а еще точнее — литературы и великого Слова.

Сквозь всю работу Юрия Мамлеева красной нитью проходят три четверостишия. Одно принадлежит перу Есенина, два других — Максимилиану Волошину.

Итак, гениальные есенинские строки:

Если крикнет рать святая:
«Кинь ты Русь, живи в раю!»
Я скажу: «Не надо рая,
Дайте родину мою», —

по мысли философа, символизируют огромный комплекс идей, связанных с Россией Вечной.

Во-первых, необходимо отметить, что Мамлеев не видит объяснения такой позиции поэта в рамках обычной любви к родине. Он пишет: «Конечно, такая любовь, которая проявлена и в русской литературе, и в русской истории, не может быть объяснена обычной любовью к Родине. Для того чтобы ее понять, надо понять сам объект любви: Россию, русскую землю, Русскую Душу, ибо все это, в общем, единое».

Во-вторых, интерпретируя эти есенинские строки, автор объясняет, что внутри России скрыто такое духовное сокровище, потеря которого не может быть компенсирована ничем, даже раем, который «для посвященного не более чем „тюрьма“ (пусть и „счастливая“), в то время как Вечная Россия несравнима с этим состоянием по своей сути».

В-третьих, развивая предыдущие две идеи, автор приходит к выводу, что «пребывание в этом мире в какой-то мере важнее всего, потому что здесь можно и глубинно пасть, но зато и глубинно выйти в самые такие бездны, которые открываются только в „панораме“, в целостном, недоступном нам „видении“ Высшего Мира».

Что же тогда делать русскому человеку, ощутившему именно такую небывалую любовь к своей родине? Ответ на это пытается дать Волошин в своем проникновенном стихотворении «Россия. 1915 год»:

Сильна ты нездешней мерой,
Нездешней страстью чиста,
Неутоленной верой
Твои запеклись уста.
Дай слов за тебя молиться,
Понять твое бытие,
Твоей тоске причаститься,
Сгореть во имя твое.

Здесь Волошин как бы частично расшифровывает есенинское четверостишие. Россия проявляет свою настоящую суть только тогда, когда она выходит за пределы обычного человеческого бытия. Согласно философу «Россия остается Россией только тогда, когда в ней заключена некая сверхценность и высший смысл, но все, чем она живет духовно, как бы высоко оно ни было, не утоляет ее уста». Следовательно, только на пути молитвы за Россию и ее понимания можно соучаствовать в ее духовной жизни, духовном мире и жертвенно сгореть за ее имя. А Мамлеев еще больше раскрывает данный тезис: «Россия здесь и цель, и осуществленная реальность одновременно: в ее видимом бытии есть, кажется, вся ее тайна, не нуждающаяся в какой-либо исторической реализации, ее надо только видеть, понять, а с другой стороны, в ней видится нечто иное, что не под силу никакой истории, о чем можно говорить только в терминах космологической реализации, в терминах Вечной России».