Россия - Век ХХ-й (Книга 2)

Помимо прочего, в программе Маленкова имело место одно трудно объяснимое противоречие. Как пишет современный историк, "в решениях 1953 г. по сельскому хозяйству было и весьма серьезное упущение.... Маленков высказался в том духе, что "страна обеспечена хлебом", т. е. по сути повторил свои же слова, высказанные на ХIХ съезде партии (в октябре 1952-го, еще при Сталине.- В. К.)... Первым на ошибочность столь откровенно мажорной позиции обратил внимание Хрущев. В январе 1954 г. он направил в Президиум ЦК Записку, в которой говорилось: "Дальнейшее изучение состояния сельского хозяйства и хлебозаготовок показывает, что объявленное нами решение зерновой проблемы не совсем соответствует фактическому положению дел... нам не хватает зерна из текущих заготовок для государственного снабжения, а также имеется недостаток в зерне для удовлетворения нужд колхозов и колхозников"35.

Хрущев в данном случает явно выиграл очередной раунд в своем соперничестве с Маленковым. Но как же понять "упущение" последнего? Можно предположить, что Георгий Максимилианович (или некий его - как ныне принято выражаться - спичрайтер) исходил из сопоставления обеспеченности зерном в 1953-м и, с другой стороны, в последнем военном году, 1945-м. Тогда на душу населения пришлось всего лишь 178 кг, то есть менее 500 г на день, а теперь, спустя восемь лет, 435 кг, то есть около 1200 г на день,- почти в два с половиной раза больше. Конечно, сравнение впечатляло; однако следовало учитывать, что около 40% урожая составляло кормовое зерно (прежде всего овес, ячмень, кукуруза), которое должны были потребить крупный рогатый скот (55 млн. голов в 1953 году), свиньи (33 млн.), лошади (12 млн.) и домашняя птица*. Следовательно, на человека приходилось в день не 1200, а всего только 700 с лишним граммов, и, если учесть, что хлебопродукты составляли едва ли не основную часть тогдашнего "рациона", "зерновую проблему" действительно никак нельзя было считать решенной.

Словом, маленковская экономическая программа, несмотря на ее явную всем внешнюю "привлекательность", в силу ряда обрисованных выше "изъянов", не являлась перспективной, и ее отвержение Хрущевым и другими выразило в конечном счете эту объективную, реальную бесперспективность...

* * *

Далее, существеннейшее значение имела и политико-идеологическая сторона дела. Как уже сказано, Маленков и его сторонники (включая Берию, хотя он находился у власти всего 114 дней), ориентировались на государство, продолжая, таким образом, двигаться по пути, начатом во второй половине 1930-х годов: к 1939 году партия испытала настолько грандиозный разгром, что, казалось бы, уже не сможет стать той безусловно главенствующей властной силой, каковой она была с октября 1917-го. Уже в 1936 году высококвалифицированные эксперты, находившиеся за рубежом, объявили о "смерти" партии. Троцкий: "...большевистская партия мертва", и ее сменила "национально ограниченная и консервативная... советская бюрократия"36; Георгий Федотов: "В России, теперь уже можно сказать, нет партии как организации активного меньшинства, имеющей свою волю"37.

Правда, первый был крайне возмущен этим фактом, а второй удовлетворен, и объяснялось это разноречие тем, что два идеолога принципиально расходились в своем отношении к большевистской партии.

Федотов писал тогда же: "Весь ужас коммунистического рабства заключался в его "тоталитарности". Насилие над душой и бытом человека... было мучительнее всякой нищеты и политического бесправия. Право беспартийного дышать и говорить, не клянясь Марксом... означает для России восстание из мертвых" (цит. соч., с. 83-84). А Троцкий ставил вопрос прямо противоположным образом: "...советское государство приняло тоталитарно-бюрократический характер", между тем как ранее "возможно было в партии открыто и безбоязненно спорить по самым острым вопросам политики..." (цит. соч., с. 92).

Итак, с точки зрения Федотова тоталитаризм имел место тогда, когда в стране безраздельно властвовала партия, а переход власти к государственной структуре, перед которой в принципе все равны, он считал отходом от тоталитарного насилия; Троцкий же не мог смириться с тем, что партия утратила свое "особое" положение в стране*. И он был убежден, что настанет время, когда "советская бюрократия" будет "низвергнута революционной партией, которая имеет все качества старого большевизма" (там же, с. 209).

Знаменательно, что биограф Троцкого, Исаак Дойчер, с глубоким удовлетворением писал в 1963 году: "...после смерти Сталина бюрократия была вынуждена делать уступки за уступками... Троцкий предвидел возможность такого развития событий... Эпигоны Сталина начали ликвидацию сталинизма и тем самым выполнили... часть политического завещания Троцкого"38 (стоит напомнить, что последний считал цитируемую книгу "Преданная революция" "главным делом своей жизни").